Книга Узорчатая парча - Тэру Миямото

Мы беседовали уже довольно долго, как я вдруг вспомнила того юношу и спросила о нем. Хозяин рассказал, что молодой человек – тоже страстный поклонник музыки Моцарта, у него самого много пластинок, а в кафе он стал приходить затем, чтобы послушать записи, которых теперь уже не достать. Каждый день он просит поставить одно и то же произведение – и только после этого уходит домой.

Время близилось к ужину, я положила на столик деньги за две чашки кофе и встала. Хозяин тоже поднялся и с улыбкой спросил: мол, Вы обмолвились, что Вам удалось постичь чудо гения Моцарта, а не могли бы Вы пояснить, каким образом?

Вообще-то я слушала музыку Моцарта только два дня, и мне было трудно выразить свою мысль словами, к тому же, наверное, не следовало делиться своими поверхностными впечатлениями с человеком, который обожал музыку Моцарта и слышат его произведения тысячи раз. Но хозяин смотрел на меня так серьезно и внимательно, что я невольно разговорилась. «Мне подумалось, что, возможно, жизнь и смерть тождественны в своей сути. И изящная, нежная музыка Моцарта очень точно выражает эту глубокую мысль», – ответила я. На самом деле я хотела сказать иное, – что Моцарт сумел передать, что печаль переплетается с радостью, существуя одновременно, что он сумел выразить без слов своей чудной музыкой то, что нельзя передать словами, причем в очень понятной, доходчивой форме – и что в этом-то и состоит, наверное, чудо гения Моцарта. Но под внимательным взглядом хозяина я почему-то произнесла совершенно другое. Возможно, в моем мозгу все еще сохранялось неожиданно посетившее меня слово «СМЕРТЬ». Это заставило мой язык произнести то, о чем я даже не думала.

Хозяин от растерянности пробормотал что-то невнятное и долго смотрел мне в глаза. Я торопливо зашагала домой под косыми лучами заходящего солнца. Я и сама не поняла того, что сказала. Тут в моей голове снова всплыл образ Юкако Сэо. Что это была за женщина? Почему после любовной встречи с Вами она решилась лишить себя жизни? Домой я пришла почему-то совершенно без сил.

До самой зимы, в течение нескольких месяцев я несколько раз в неделю ходила в кафе «Моцарт» пить кофе. Порой доезжала на электричке до Кобэ, до района Санномия, а иногда меня заносило в совершенно противоположном направлении, и я делала покупки в Умэде. Но при этом я продолжала вести отшельнический образ жизни и отвергала все предложения университетских подруг Тэруми и Айко сходить куда-нибудь развеяться, например в кино или на концерт. Отец и Икуко беспокоились о моем состоянии, но старались не давить на меня, так что я жила, как хотела. Но при этой, можно сказать, пустой и бесцельной жизни у меня появилась отдушина. Я помешалась на Моцарте. Я скупала пластинки с записями его произведений, следуя наставлениям хозяина кафе, и до поздней ночи крутила их у себя в спальне. Кроме того, я зачитывалась книгами о жизни Моцарта, которые накупила в большом книжном магазине в Осаке. Я очень сблизилась с хозяевами кафе, и всякий раз, когда я заходила в «Моцарт», хозяин подавал мне кофе в моей персональной кофейной чашечке. Это был их подарок. Они оказались очень тактичными, чуткими людьми. В те дни, когда мне не хотелось вступать в разговоры, они оставляли меня в покое, если же мне хотелось не столько послушать музыку, сколько поговорить, один из супругов непременно подходил к моему столику, чтобы составить компанию. В общем, они улавливали малейшие перемены в моем настроении. При этом они ни разу не коснулись темы моего развода.

Ну вот, опять вышло длинное письмо. Сплошные воспоминания о давно прошедшем и ничего действительно важного. Но у меня уже устала рука, а потому напишу о том, что на самом деле хотела сказать, в следующем письме. Вас, верно, так и подмывает сказать: «Ну хватит, сколько можно надоедать!» А я все равно снова пошлю Вам письмо. Даже если Вы порвете и выбросите его, не читая.

Но сегодня на этом я заканчиваю свое послание. Газеты пишут, что в нынешнем году сезон дождей может продлиться больше обычного. Льёт уже пятый день. В такую погоду Киётака чувствует себя хуже, он становится каким-то несобранным, невнимательным, и может даже обмочиться, не дойдя до туалета, хотя последнее время такого почти не бывает. Это случается только тогда, когда дождь затягивается на несколько дней… Все-таки люди живут сообразно с природными ритмами. Странно… Впрочем, мой сын из-за этого мучится так, что на него невыносимо смотреть. Он совершенно подавлен и вот уже несколько дней ни с кем не разговаривает. Из-за этого я возненавидела эти дождливые дни, хотя прежде их очень любила.

Берегите себя!

С почтением,

Аки Кацунума

10 июня

Господин Ясуаки Арима!

В нынешнем году летние дожди на редкость обильны, все льет и льет, как из ведра.

Озеро Бива сильно влияет на водный баланс в районе Кинки. Обычно летом оно мелеет, но в этом году из-за ливней уровень воды в нем заметно поднялся, И я даже в сердцах сказала домработнице Икуко, что, слава Богу, этим летом нам не придется экономить воды. На что Икуко возразила, что избыток дождевой воды не задерживается в озере, а стекает в море по нескольким рекам, берущим начало в озере Бива, так что даже в очень дождливый год в разгар летней жары озеро все равно обмелеет. Дожди вот-вот должны прекратиться, но дом так отсырел, что кажется, будто все в нем покрылось плесенью – стены, татами, коридор – даже дверные ручки. Но оставим эту тему. Я продолжаю свое предыдущее письмо…

…Я уже полгода регулярно захаживала в кафе «Моцарт», как вдруг случилась беда. Это произошло уже после Нового года, 6-го февраля. Да, точно помню, именно 6-го февраля. В четвертом часу утра меня разбудил громкий безостановочный вой сирен, раздававшийся где-то совсем рядом. Очнувшись от сна, я тотчас же поняла, что это сирены пожарных машин. Причем не одной и не двух, а гораздо больше. Машины все подъезжали и подъезжали – с разных сторон, но устремляясь в одно и то же место. Все они собирались где-то неподалеку от нашего дома. Накинув халат, я вскочила и отдернула занавеску. Оглядев из окна еще окутанный ночным сумраком город, я увидела пламя, вздымавшееся над крышами домов. Алое зарево все разбухало, из его чрева сыпались снопы ярких огненных искр. Сдерживая охватившую меня тревогу, я какое-то время стояла у окна, наблюдая пожар. И тут до меня вдруг дошло, что, похоже, горит кафе «Моцарт». Да, языки пламени поднимались именно там, где должно быть кафе, во всяком случае совсем близко. Хозяева «Моцарта» жили в многоквартирном доме за станцией, так что с ними ничего страшного случиться не должно, даже если горит кафе. Тем не менее я быстро оделась и спустилась вниз. «Где-то горит», – сообщила мне Икуко. Прямо в ночной рубашке она вышла в коридор и, приоткрыв входную дверь, равнодушно взглянула на залитое красным отсветом ночное небо. «Не "Моцарт" ли?…» – прошептала я и, как была, прямо в сандалиях ринулась на улицу. Следом за мной бросилась Икуко с теплым пальто в руках. «Прошу Вас, недолго! Негоже бродить по улицам в такой час!» – остановила она меня. На улице и впрямь было холодно, и я, надев подбитое мехом пальто, устремилась туда, где поднимались языки пламени. Миновав жилой квартал, я выбежала к реке и через мосток попала на другой берег. Тут я убедилась, что горит действительно «Моцарт». Несмотря на глухой ночной час, место пожара окружали толпы зевак, а у реки стояло семь или восемь пожарных машин. Я подошла к кафе в самый разгар пожара, когда огонь бушевал с особо неистовой силой. Огонь уже целиком объял деревянное строение кафе, так что спасти его было уже невозможно. Толстые струи воды, вырывавшиеся из пожарных шлангов, перекрещиваясь, обрушивались на крышу, били внутрь горящего здания, которое будто всасывало в себя воду. И тут я увидела хозяина кафе. Он стоял в пижаме, вцепившись обеими руками в канат, которым пожарники оградили горящее здание от зевак, и, не отрывая глаз, смотрел, как сгорает его кафе. Раздвигая толпу, я умудрилась протиснуться поближе и, встав плечом к плечу с хозяином, тоже ухватилась за канат. Еще бушевавшее пламя ударило в меня жаром, я ощутила всем телом его нестерпимо горячее прикосновение, но продолжала стоять рядом с хозяином кафе, не отпуская канат. Мы слушали, как с треском лопаются в огне бревна, смотрели на сыплющиеся лавиной искры, окутывавшие гибнущее строение «Моцарта». Заметив меня, хозяин слегка повернул ко мне голову и прошептал, не отрывая глаз от огня: «Хорошо горит… Там же все деревянное…» Я поискала глазами его супругу, но ее нигде не было видно. Я спросила, все ли с ней в порядке. Мне вдруг стало страшно от мысли, что она могла оказаться в кафе, когда начался пожар, и голос у меня невольно задрожал. Но хозяин успокоил меня: «Жена недавно пошла домой. Наверное, не могла смотреть на все это. Правда, она вроде сказала, что вернется, только наденет что-нибудь потеплее, чтобы не простудиться». «Но Вы ведь отстроите кафе заново?» – с тревогой спросила я. Хозяин кивнул. «Да, у нас была страховка на случай пожара, но… Две тысячи триста пластинок уже не вернуть… Они обратились в пепел», – добавил он. Лицо его исказила странная гримаса – то ли он хотел улыбнуться, то ли старался не разрыдаться, и по-прежнему не отрывал глаз от догоравшего кафе. Хотя Икуко заклинала меня вернуться домой поскорее, я решила остаться с хозяином до конца – пока окончательно не погаснет пламя. Так мы и стояли, плечо к плечу, глядя на «Моцарт».