Книга Современный патерик. Чтение для впавших в уныние - Майя Кучерская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таня заспорила:
— Ну, какие блины! Тут пирожки. Люди небогатые, вазочки у них нет, вот и приходится в кастрюлю складывать.
А Гриша ей:
— Говорю тебе, блины!
А Таня:
— Пироги с вареньем.
Тут Гриша совсем уже рассердился и говорит:
— Ну, давай проверим.
Открыли они кастрюльку, а оттуда — мышь. Юрк! — и убежала под стол. Тут и старик заходит. И кошка вместе с ним — трется у хозяина меж ног, мяучит, явно просит животное есть. Старик подошел к подоконнику, открыл кастрюлю, да только руками развел.
— Эх, вы! Это же был кошкин ужин.
Анна Трифоновна была одинокой, никого у нее не осталось, муж давно умер, сын погиб в горах, и жила она одна-одинешенька, а по воскресеньям и на все праздники ходила в церковь. Потому что Анна Трифоновна была верующая, и так уж вышло, что в старости намного больше, чем в молодые годы. И вот Анне Трифоновне исполнилось 74 года, она сильно ослабела, но в церковь все-таки старалась ходить и переживала только о том, что умрет без отпевания, как какой-нибудь нехристь. Потом-то, может, и вспомнят, догадаются, что умерла, или узнают, и — помянут, но вот в последний путь придется отправиться без напутствия, соседям-то все равно. И всем она об этом рассказывала, что вот, мол, умру, а кто ж меня отпоет. И даже утирала маленькие старушечьи слезки. А батюшка этой церкви, в которую ходила Анна Трифоновна, называлась святителя Николая, ей отвечал: «Посмотри на птиц небесных. Не сеют, не жнут, а Господь заботится о них. Вот и тебя не бросит, не бойся». Но Анна Трифоновна все-таки боялась.
Прошло время. В Никольскую церковь привезли на отпевание одного старичка. Сам он был неверующий, родственники тоже были неверующие, но поскольку все — русские люди, дочки решили своего папу отпеть. Может, и им тогда будет лучше, здоровья, например, прибавится и вообще. Привезли гроб из морга, вынесли из автобуса, поставили на табуретки, дочки уже начали подвывать, открыли крышку, а там... Не он! «Это не папа!» — закричали дочки. «Это не дедушка!» — подтвердил двадцатилетний внук покойного, Петя. Потому что в гробу лежала бабушка. В морге перепутали покойников. Бабушкой оказалась та самая Анна Трифоновна, которая боялась, что ее не отпоют, священник сразу узнал ее.
Так и отпели бабушку. Ну и дедушку уж заодно, его потом тоже привезли в церковь.
Рясофорный инок Андрей принял мантийный постриг с именем Савва. Накануне ему исполнилось 26 лет. Постриг проходил тихо, а вместе с тем торжественно, свечи сияли, братия умилительно пела — и каждое слово западало Андрюше в самую душу, так что невольные слезы текли у него по лицу. Трижды архимандрит бросал ножницы, трижды Андрей поднимал их и услышал наконец свое новое имя — Савва.
После братских приветствий и скромной трапезы иеромонах Савва отправился в церковь, где должен был, по обычаю этого монастыря, провести три дня и три ночи в молитвенном бдении, «дондеже уснет», как добавлял их снисходительный к немощи человеческой архимандрит. Прочитал отец Савва правило, положил несчетно земных поклонов. Вдруг слышит какой-то странный шорох — прямо здесь, в церкви! Будто рядом живое существо. Господи Боже, вот искушение! Тут же вспомнил гоголевского «Вия», но взял себя в руки, перекрестился, помолился от души. Положил еще с десяток земных поклонов, прислушался — тихо. Присел наконец, утомленный, на низкую лавочку и слегка задремал, сам того не заметив. А открыл глаза — за окном едва занимается зорька, и в дальнем углу церкви вновь шорохи, странное сопение, чуть не храп. Да ведь уже утро! Вся нечисть должна пропасть! — думает Савва. А все равно страшно. Пел ли уже петух? Неизвестно. И в церкви совсем темно. Превозмогая ужас, вышел он из алтаря и отправился с зажженной свечой туда, в дальний угол, где продавали книжки и свечки и откуда чудились ему неясные звуки.
Подошел к прилавку. И что же? За прилавком, стоя на коленях, прислонясь к стене, крепко спит игумен Филофей, его возлюбленный о Господе духовник и советчик. И посапывает, как младенец. А иногда и легонько всхрапнет!
Тут вспомнил Андрюша, как жаловался отцу Филофею за несколько дней до пострига, что с детства побаивается пустых и темных помещений и одинокая ночь в церкви его страшит. Тогда отец Филофей строго велел ему ничего не бояться и возрастать в мужестве, сам же тайно пришел поддержать ученика в ночном бдении. На цыпочках вернулся иеромонах Савва в алтарь: только бы не разбудить авву.
Отец Павел был душка. Часто выкрикивал «ой, зараза!» и другие неприличные слова. Пел народные песни. Рассказывал про себя смешные истории. Образование у него было «низшее, один год», как значилось в его «личной карточке арестованного». А лет ему исполнилось уже 85. Глаза у него ничего не видели: сказывались пытки электрическим светом в 1941 году. И ноги у батюшки почти не ходили, его водили под руки, келейница Марья Петровна справа, добровольцы слева. «На таком веку — покрутишься и на спине и на боку!» — говорил батюшка.
Некоторые смотрели на него и плакали — только он не давал, начинал шутить.
Родился отец Павел в деревне Молога, на реке Молога. Молога впадала в Волгу, и бурлаки тащили по ней баржи. Потом деревню затопило Рыбинское водохранилище. Перед этим Павел с отцом разобрали родную избу, сплавили ее по бревнышку вниз и поставили снова неподалеку от города Тутаев. Там и стали жить.
В четыре года отец Павел попал в Афанасьевский Мологский женский монастырь, к бабушке и теткам-монахиням, и остался там, чтобы не обременять свою бедную семью. Сначала он выполнял несложную работу: собирал толстые сучья-дрова, пас цыплят, — а потом посложней.
Однажды Павлуша вез с монастырской пасеки мед в бочке. Послушницам есть мед было не положено, но ведь все они были молодые, работали много, в поле, на огороде, и все время хотели есть. Однако матушка строго вела учет и меду своим работницам не давала. Только маленький батюшка и тогда-то уже всех жалел. Приехал он с пасеки в монастырь, нашел в капкане крысу, взял чистую тряпочку, отер стенки бочонка, измазал тряпкой крысу и побежал к игуменье.
— Матушка! Что делать, крыса в бочке с медом утонула! — кричит, а сам держит крысу за хвост, а с мордочки у нее капают светлые медовые капли.
Матушка страшно рассердилась:
— Чтобы этой крысиной бочки и близко к монастырю не было, вези-ка ее куда знаешь, но подальше!
Вот радовались послушницы, вот ласкали мальчика! Но и это еще не все.
Стыдно стало Павлуше, что он обманул матушку, и пошел он к батюшке на исповедь, все открыл, всю свою великую тайну про мед и крысу. Нахмурился батюшка:
