Книга Наследство разоренных - Киран Десаи

Проверка заказа: соевый соус, пикантный соус, утиный соус… пирожные… палочки для еды, салфетки, пластиковые ложечки, вилочки, ножички…

— Дханьявад. Шукрия. Спасибо. На чай… Вам стоит купить к зиме теплые перчатки.

Яркоглазая девица повторила совет еще и еще раз, так что Бижу мог истолковать это дружелюбие по-разному. Встреча индийцев в чужой стране, где стирается разница в образовании, имущественном цензе, где исчезает пропасть между кастами, традиционная неприязнь между Севером и Югом, Западом и Востоком…

Дверь закрылась. Бижу переполнен смесью ощущений и эмоций: симпатия и неприязнь, голод и жажда. Он оседлал велосипед, но почему-то задержался. Квартира на первом этаже, на окнах мощные решетки. Девицы тычут пластиковыми ложками в пластиковые контейнеры, где плавают в мутной жиже кошмарные ошметки. Бижу поднес к губам два пальца. Резкий свист — и он, не оглядываясь, нажал на педали, смешался с транспортным потоком Бродвея, распевая во все горло:

— О йе ладки зара си девани лагти хаи…

Старая песня, добрая песня.

* * *

Но вот в «Уорк у Фредди» посыпались жалобы: еду доставили холодной! Зима. Удлиняются тени, удлиняются ночи. Первый снег. Бижу кажется, что он пахнет снегом из морозильника. Под ногой крахмальное похрустывание. На Гудзоне звонко щелкает лопающаяся ледяная корка. Серая река бросает на обитателей города серую сеть одиночества.

Бижу засовывает под рубашку старые газеты — непроданные экземпляры мистера Айипа, доброго газетчика с угла. Под газеты иной раз сует горячую выпечку, вспоминая при этом своего дядю, сохранявшего тепло походного завтрака под одеждой. Но и это не помогает, и однажды, крутя педали велосипеда, Бижу заплакал от холода. Печаль охватила его, и из груди вырвался стон — протяжный тихий звук, усиливший печаль, убивающий надежду.

* * *

Вернувшись в свой подвал в Нижнем Гарлеме, он сразу заснул. Здание, как и многие соседние, принадлежит какой-то мутной мафии; сверкающий золотым зубом управляющий сдает съемщикам-нелегалам все, что можно, на помесячной, понедельной, чуть ли не почасовой основе. По-английски этот господин изъясняется немногим лучше Бижу, в таких же пределах владеет хинди и родным испанским, восполняя недостаток слов интенсивной жестикуляцией. Они быстро пришли к соглашению, и Бижу присоединился к контингенту жильцов, заползавших на ночь за распределительный щит, под отопительный котел, на вентиляционные короба, а также в кладовки и иные подвальные закоулки особняка, в котором в лучшие времена обитало какое-то состоятельное семейство. Над входом еще сохранилась облупленная цветная мозаика в форме звезды. В подвале имеется даже вонючий общий туалет с жестяным корытом-мочеприемником. Электрораспределительный щит часто не выдерживает нагрузки: включит кто-то из жильцов сверху что-нибудь энергоемкое — вылетают предохранители, и здание под многоголосый возмущенный вопль обитателей всех этажей погружается во тьму.

Бижу боялся этого дома. В первый же день его радушно приветствовал при входе некий здоровенный неопределенного облика оборванец.

— Хелло! — промычал он, пошатываясь и протягивая Бижу ладонь. — Меня зовут Джои, и знаешь, я уже набрался под завязку!

Новый ночлег Бижу находился на границе охотничьих угодий этого живописного обитателя великой страны. Впоследствии Бижу неоднократно видел, как охотник отмечает границы своих владений, испуская из мочевого пузыря сверкающую янтарную струю прямо на тротуар. Зимовал он в пузыре из пластиковой пленки, воздвигнутом над вентиляционной решеткой подземки. Пузырь вздымался каждый раз, когда внизу пролетал поезд, и снова вяло опадал. Бижу послушно вложил руку в липкую ладонь развеселого алкоголика. Ладонь сжалась капканом. Испуганный Бижу вырвал руку и побежал прочь. За спиной его раздалось довольное хихиканье.

* * *

— Все холодное! — возмущалась телефонная трубка. — Суп опять замерз. Рис каждый раз холодный.

— Я тоже замерз, — потерял терпение Бижу.

— Быстрей крути педали! — потребовал хозяин.

— Не могу быстрее!

* * *

С «Фредди» он распрощался после часу ночи. Уличные фонари, окруженные призрачным сиянием, освещали кучи снега, помеченные желтыми пятнами собачьей мочи, и кучи собачьего дерьма между ними. Поблескивали жестянки из-под пива и пустые пластиковые бутылки. Уличный декор цивилизованного поселения. Никого. Нет, вон в будке мертвого телефона-автомата стоит сумасшедший бомж-охотник и орет в трубку:

— Пять, четыре, три, два, один… ПУСК!

Он запускает трубку в стенку, выскакивает из будки и бежит прочь, придерживая рукой шляпу, как будто спасаясь от дымно-пламенного выхлопа запущенной им ракеты.

Бижу автоматически переставляет ноги. Шестой из одинаковых, похожих на могильные камни фасадов. Крысы скребут когтями, шарят в металлических мусорных контейнерах. Вниз, в подвал.

— Ох как я устал, — стонет он еле слышно.

Человек рядом с ним ворочается, извивается во сне, как будто его поджаривают. Кто-то подальше скрипит зубами.

* * *

Когда он снова нашел работу — в булочной-кондитерской-пекарне на углу Бродвея и Ла-Салль, — денег в конверте, бережно сохраняемом в «сберегательном носке», почти не осталось.

Весна, снег тает, отмерзшие лужи мочи растекаются по мостовым мегаполиса, капают в уличную канализацию. Столики городских забегаловок высыпали на тротуары, стулья приглашающе цепляют прохожих за юбки, куртки и пиджаки. Народ пользуется промежутком между адским холодом зимы и адской жарой лета, закусывает альфреско под цветущими вишнями. Женщины в кукольных платьях с аляповатыми бантами и лентами болтают с уличными приставалами, запахи кухни смешиваются с вонью автомобильного выхлопа, восходящие потоки воздуха из вентиляции метро лезут теплыми пальцами под юбки и щекочут воображение: «как Мэрили-и-ин Мо-онро-о-о-о…».

Мэр обнаружил крысу в Грэйси-Мэншн.

Бижу в пекарне «Королева тортов» знакомится с Саид-Саидом, самой авторитетной для него личностью в Соединенных Штатах Америки.

— Я из Занзибар, не из Танзания, — подчеркивает Саид-Саид, представляясь.

Бижу не слыхал ни о Занзибаре, ни о Танзании.

— Где это?

— Знаешь, в Занзибар полно индусов! Моя бабка индуска.

В каменных джунглях они едят салюсас и чапатис, джалебис, рисовый пилав… Саид-Саид поет как Амитаб Бакхан и Хема Малини.

— Мера джута хаи джапани…

или:

— Бомбей се айа мера дост — Ой!

К нему присоединяются Кавафья из Казахстана и Омар из Малайзии, они втроем вращают бедрами и лихо отплясывают перед аудиторией, состоящий из одного зрителя. Бижу горд до беспамятства: индийское кино шагает по планете.

Глава одиннадцатая

Понедельник, среда, пятница — дни занятий. Нони обучает Саи.