Книга Imperium - Александр Айзенберг

Ничтожество! Сколько же можно!

Еще несколько шагов сделал август. И вдруг он испугался. Ему было страшно идти дальше.

Надо уйти от них. И тогда я буду жить, и ничего мне Веспасиан не сделает. Надо идти… А я почему-то стою на месте…

Человек в черном стоял. Римские граждане смотрели на него. Неожиданно для всех он вздрогнул, присел, закрыл голову руками. Цезарь прикрылся от удара! Никого рядом с ним не было.

Толпа теперь молча смотрела на Вителлия. Было тихо. Кричали глаза. Их было много. И они все смотрели на человека, который боялся быть римским императором. Смотрели и требовали от него мужества; ждали, что лучший из лучших граждан покажет, что такое римская доблесть.

Толпа требовала, чтоб этот человек отказался. Отказался, от мысли стать частным лицом. Они – эти люди – напоминали зрителей в цирке. Удары мечей, рык бойцов, глухой удар тела о песок арены, черная запекшаяся кровь на колене трупа, откатившегося в сторону – и внезапно для всех гладиатор, на которого столько поставили – столько денег! – весь интерес – поднимает вверх руку: все останавливается, а он расстегивает доспехи и говорит, что не хочет рисковать своим здоровьем, а хочет… Ему хочется погулять по берегу Тибра, забыть обо всем… Дудки! Играй до конца! Билеты никто не вернет, а деньги уплачены. Играй до конца, тебе говорят!!!

– Вернись на Палатин!!!

– Вернись!!!

– В общем, Вителлин колебался, колебался и – таки вернулся во дворец.

– Вот такое вот, Полиник. – Нигр плюнул. – Знаменитое время четырех императоров. – Полиник задумчиво повертел в руках стакан. Он слушал.

– … Жена Луция Вителлия Триария опоясалась солдатским мечом. Она сама убивает, а ноздри ее раздуваются от запаха крови и вида трупов…

К ним подошли Эпулон, Цессоний, Марцеллина и Бруций.

– Идемте ко мне в подсобку, – сказал хозяин, – там нам будет спокойнее.

Когда все устроились, Марцеллина поправила прическу, сделала большие глаза и достала письмо: «Это от моего сына. Он пишет, что Прим после взятия Кремоны двинул легионы на Рим». Цессоний почесал бровь, моргнул и почти выкрикнул: – «Идут? Они уже под Римом. Вы же знаете, мой сын у Вителлия. Сегодня вечером… Уже вечером, я говорю… Марцеллина, такое может быть, твой Вибенний и мой Секст – два друга – встретятся… Не делайте этого, Боги…

Раздался стук в дверь.

– Кто это? – прошептала Марцеллина.

– Врач. Он живет на нашей улице. Публий Децимий Эрот Меру-ла со своим охранником Гаем Гавием Квадратом, – открывая дверь и впуская гостей, ответил Бруций.

Вошедшие поздоровались. Цессоний недовольно смотрел на них. Бывший вояка терпеть не мог новых римлян, а эти были к тому же вольноотпущенники. – Почти рабы, – думал он про себя. Ну, а интеллигентов – это новое веяние в старом добром Риме – он вообще не переваривал. Отставник всегда тяжело сходился с людьми, а тут… Бывшие рабы… Но это были соседи… Врач, как врач, а Квадрат ему был даже немного симпатичен своей, можно сказать, римской силой… Да, ведь он уже не варвар, он живет в Риме…

Мерула устало помассировал веки. Бруций спросил его: «Уже?» Врач кивнул. Ему надоело удивляться и не хотелось говорить. Что толку? И так все известно: флавианцы не позже, чем завтра войдут в Вечный город. Удивляться чему-то?… И все же… Все же Мерула кое-чего не мог понять…

Самое поразительное, но в этой войне сражаются же не настоящие враги, а хорошо знающие друг друга граждане…

Публий Децимий Эрот Мерула негромко и мягко стал говорить – он спрашивал, он думал вслух.

– Квадрат был в лагере, и у тех и у других. Я не понимаю солдат, у них нет вражды друг к другу… И прекрасно сознают, что они всего лишь кости в игре честолюбивых командиров… Я видел начало боя… С каким ожесточением римские легионеры резали и убивали Друг друга… И все это на глазах своих жен и детей… Сколько людей там смотрят на все это. И это тоже зрелище… Настоящее… И сейчас тоже… Я не знаю… Может… Да… Поистине велика сила военной дисциплины!…

– Что ты понимаешь в воинской дисциплине?! Варвар! – Цессоний задыхался. – Варвар… Римская военная дисциплина! Это… Это же… – по грубому лицу ветерана римской армии текли слезы. Он – владыка вселенной дожил до…

– Варвар!…

– Оставьте его… Ничего, это пройдет… – врач повернулся к Бруцию. – Когда флавианцы войдут в город, будет резня. Что-то надо придумать. У меня дочь. Да…

– У Марцеллины сын служит в иллирийских легионах Антония Прима, – тихо сказал Эпулон.

– Сын Цессония у Вителлия, – маленькие глазки Нигра смотрели, как в молодости: на арене перед ударом – настороженно, цепко. – Пусть пойдет Марцеллина. Ее не тронут.

Марцеллина улыбнулась: «Мерула, если ты выживешь, у тебя будет много работы… В основном, тяжкие телесные повреждения, как называл это один мой знакомый юрист, и последствия от изнасилований».

– Да, я хорошо заработаю, если выживу… Да… И если будет, чем платить.

– Все-таки ты не настоящий римлянин, Мерула. Работа! Пусть работают рабы. – Марцеллина смеялась. – Мерула! Запомни: лучше отдыхать летом, чем работать зимой. Ха-ха-ха! Ха-ха… Ну, ладно, Бруций, дай мне что-нибудь съестное, я пойду…

____________________

Наступила ночь. Но даже темень не смогла разнять сражающихся. Яростно рубили и рубили они и не могли остановиться, хотя знали, что от ударов падают не враги, а римские легионеры… Вдруг флавианец узнавал в противнике знакомого, они останавливались, рассказывали последние новости, о том, что дома, а затем один убивал другого… Ни голод, ни усталость, ни мороз, ни темнота, ни раны, ни кровавая баня, ни вид трупов, лежавших на этом поле, не прекращали бойни. Страшная тяжесть давила на обе армии. Нет, не память о прежнем поражении и не сожаление об огромном числе бессмысленно погибших. Одни хотели победить, а другие не хотели быть побежденными, как будто они сражались с чужими, а не с братьями, как будто этот момент должен был решить – умрут они или попадут в рабство. Истощенные, нуждаясь в покое, они отдыхали один момент и даже беседовали друг с другом, а в следующий момент они уже снова бросались друг на друга.

____________________

Звезд почему-то не было видно в эту ночь. Черное небо и темно-серые облака. Когда снова взошла луна… Луна взошла. Богиня луны Селена – добросовестная женщина. Пока с ней ничего не случится, она будет выполнять свой долг. Снова и снова… Пока с ней ничего не случится.

Когда снова взошла луна и много больших и малых облаков неслось по небу, часто заслоняя его, тогда можно было видеть, как они то сражались, то стояли, опершись на свои копья, то сидели на земле, выкрикивая, с одной стороны, имя Веспасиана, с другой – Вителлия. Все были знакомы. Разговоры были интимными и не очень. Кто-то кого-то хвалил, а кто смеялся.

Вителлианец с перевязанной головой всех смешил. Осколочек республики засел у него в пальце, и хотя иголка гражданской войны расковыряла все, что можно было расковырять, эту занозу еще не удалось вытащить. Он пытался кричать, рвал горло, а получалось орущее молчание – сорвал голос – но иногда прорывалось какое-то шипение, в котором можно было разобрать: «Товарищи сограждане! Что же мы делаем? Из-за чего мы сражаемся?…»