Книга Крутая мисс - Марина Серова

— Трудно сказать, — задумчиво произнесла я. — А вдруг у этих людей какая-то особенная ненависть к глухонемым?

Валентин Сергеевич ошарашенно замолчал — чувство юмора у него отсутствовало абсолютно. Но постепенно он взял себя в руки и принялся опять перебирать варианты спасения.

— Послушайте, Юлия! — вдруг обрадованно сказал он. — Так вы знаете испанский? Давайте тогда держаться вместе! А вы попробуете объяснить этим людям, что мы не представляем для них никакой опасности…

— Я совсем не против того, чтобы держаться вместе, — великодушно объявила я. — Но, пожалуй, лучше этим людям ничего не объяснять. О том, что мы не представляем для них опасности, они и сами, по-моему, догадываются…

— Да? — неуверенно произнес Валентин Сергеевич. — Но что же нам делать? Как выпутаться из этой заварушки?

— Рецепт один, Валентин Сергеевич, — сочувственно сказала я, — ждать, пока нас освободят или по крайней мере представится реальная возможность бежать…

— А вы думаете, она представится? — моментально вскинулся Быков.

— Не знаю, — пожала я плечами. — Думаю, вряд ли. Поэтому будем просто ждать.

Валентин Сергеевич трагически засопел, а потом мрачно изрек:

— Но у меня сорвется контракт! Кто знает, сколько нас будут держать в плену…

— Может, оно и к лучшему, Валентин Сергеевич? — спросила я. — Кажется, эта страна не слишком к вам приветлива.

— Что вы, — с искренним чувством произнес Быков, — это невозможно! Я обязательно должен получить здесь работу. Вы не представляете, как я устал жить в нищете. А знаете, как это действует на женщин? Из-за денег у меня и семья, можно сказать, развалилась.

Когда мужчине худо, он сразу вспоминает о семье, даже если она к тому времени развалилась. Я поняла, что следующая волна интереса к моей персоне возникнет у Валентина Сергеевича не раньше, чем он опять попадет в относительно сносные условия. Меня это вполне устраивало — сейчас было достаточно того, что мы рядом. Чем дольше мы будем рядом, тем естественнее будет эта близость для окружающих. Возможно, это даже как-то поможет выйти на быковских работодателей. Мне почему-то казалось, что теперь эта возможность гораздо реальнее, чем встреча с моим фальшивым братом.

Впрочем, прежде чем строить планы, не худо было бы где-нибудь приземлиться. Самолет, казалось, еле тащится, надрываясь от тяжести чрезмерного груза. Вряд ли он летел особенно высоко, но, чтобы разбиться, с лихвой хватит и десяти метров.

Валентин Сергеевич потерянно умолк и только горестно вздыхал у меня над ухом. Надсадно ревели моторы, дребезжало железо, и ребристая поверхность, на которой мы сидели, безжалостно впивалась в зад. Любители экстремального туризма дорого бы заплатили за такое волнующее путешествие, но мне хотелось, чтобы оно поскорее кончилось. Думаю, если бы мне предложили вдруг сойти, я бы согласилась немедленно. И даже про парашют не вспомнила бы.

Так мы ползли примерно два часа. А потом вдруг неподвижные фигуры парней с автоматами, сидевших вдоль борта, зашевелились — они начали выглядывать в иллюминаторы, и я услышала возбужденное восклицание: «Костры! Видишь, костры!»

Час от часу не легче! Оказывается, нам предстояло поучаствовать еще в одном цирковом трюке. Взлетать ночью на этой колымаге было, конечно, занятием не для слабаков, но сесть, ориентируясь на какие-то подозрительные костры, мог только настоящий ас. Нашему летчику надо бы поставить на родине прижизненный бюст, если, конечно, он выживет, а вместе с ним и мы, после сегодняшней ночки.

Однако костры в ночи палили не местные скауты. Это стало ясно сразу, как только самолет заложил вираж. Пассажиры нашего летающего гроба буквально посыпались друг на друга. Раздались проклятия и глухие стоны. Самолет сделал разворот и, кажется, пошел на посадку.

Когда со зловещим грохотом он выпустил шасси, все напряженно примолкли. Про такую минуту говорят «ангел пролетел». Мы все чувствовали себя в этот миг немного ангелами. Кстати, я неожиданно ощутила, что холод в салоне постепенно меняется на нечто совершенно противоположное — внутрь проникал влажный душный воздух, от которого на коже мгновенно выступил липкий пот. Видимо, мы переместились с высокогорья в дебри тропического леса.

Самолет довольно лихо шарахнулся колесами о землю, едва не вытряхнув из нас души, и побежал по твердой поверхности, опасно вздрагивая на кочках. Бежал он довольно долго, но наконец все-таки остановился, целый и невредимый. Никто не произнес ни слова. Все пребывали, так сказать, в немом изумлении.

Первыми зашевелились террористы. Рявкнув для проформы: «Сидеть!» — они отвалили скорбно заскрипевший люк и выбросили наружу трап. Три человека ссыпались по нему в душную темноту, и до нас донеслись их голоса, удаляющиеся к носу самолета.

— Как вы думаете, где мы теперь? — испуганным голосом спросил меня Быков.

— Думаю, где-нибудь в лесу, — ответила я. — Тут шла речь о кострах. Партизаны всегда скрываются в лесу и жгут костры.

— Вы опять шутите, — печально констатировал Валентин Сергеевич. — По-моему, вы просто не понимаете всей серьезности нашего положения!

Я не стала ни в чем его разубеждать, потому что снаружи последовал грубый приказ всем выходить.

— Держитесь рядом! — посоветовала я Валентину Сергеевичу. — Мы не должны потерять друг друга.

По-моему, ему эти мои слова очень польстили.

Пассажиры без особой охоты, но довольно покорно стали покидать самолет. Снаружи их уже ждали и отводили в сторону, выстраивая в шеренги, не особенно, впрочем, строгие. Мне удалось пристроиться рядом с Валентином Сергеевичем, который совсем упал духом — дышал тяжело, все время утирал пот и еле волочил ноги.

Пока нас выстраивали, я успела осмотреться. В свете многочисленных костров мне удалось различить, что мы находимся на обширном невысоком плато, со всех сторон окруженном темной стеной леса. Если хорошенько всмотреться, можно было угадать очертания высоких гор на горизонте, над которыми мерцали крупные звезды.

Мы с Валентином Сергеевичем стояли во втором ряду. Со всех сторон нас окружали понурые, безмолвные человеческие фигуры. Все взгляды были сосредоточены на черных силуэтах вооруженных бандитов, которые вырисовывались на фоне яркого пламени пылающего поблизости костра.

Наш самолет, не выключая моторов, принялся разворачиваться. То, что он собрался в обратную дорогу, вызывало черную зависть, и, по-видимому, не у меня одной.

Тем временем из толпы террористов выступил вперед высокий сутуловатый человек и прошелся перед строем заложников, пристально всматриваясь в наши лица. Отблески костра падали на его светлые волосы и тщательно выбритую щеку с резко очерченной линией челюсти. Рассмотреть его лицо целиком мне никак не удавалось.

— Значит, так! — сказал он внезапно пронзительным, может быть, даже страстным голосом. — Слушайте меня внимательно! Вы находитесь в наших руках в качестве заложников. Мы — это Левый Фронт. Запомните это, американские прихвостни! Я — командир отряда, и меня зовут Гринго, но не обольщайтесь этим. Я ненавижу американцев. Больше я ненавижу только тех, кто лижет им задницы. Но не думайте, что нам нужны ваши жалкие жизни или поганые кредитные карточки! Мы будем держать вас у себя до тех пор, пока антинародное правительство не выпустит на свободу наших братьев. Требования наши уже изложены, и теперь остается только ждать. Не в моих интересах и не в ваших затягивать это ожидание, поэтому мы будем постоянно напоминать режиму о нас с вами. Ежедневно мы будем убивать по одному заложнику, пока у ваших правителей не проснется совесть. Именно этим мы сейчас и займемся. Мои люди публично расстреляют того из вас, кого я выберу, и его труп захватит с собой летчик. Чтобы не делать порожнего рейса. — Тут он рассмеялся жестяным смехом и подозвал одного из своих людей. — Возьми вот этого! — распорядился он, ткнув пальцем в какого-то мужчину, стоявшего с краю.