Книга Ыттыгыргын - К. Терина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В подтверждение Мозес неестественно наклонил голову, демонстрируя вмятину на латунном кожухе, под которым прятался его череп.
– Мы с Августом одного-то, который почернее да позлее, вдвоём приговорили кое-как. Второй смирный оказался, ничего. Сам сдох – видать, на последнем пару был. Я ему руки-то открутил на всякий случай, – Мозес кивнул в угол, где рядом со столом стоял спящий томми с отвинченными манипуляторами. – Ну, думаю: наверху латифундия творится. А началось всё с погружения этого недоношенного. Один в один как я в романе читал – про пиратов мериканских. Куда плывём? К какой рыбе в зубы? В общем, я турбинку-то и приглушил. Хвала эфиру, что хоть кочегары слушают меня, а не голоса в голове. Думал выбираться наверх, осмотреться, что как – да куда ж мне с моими габаритами. В эфир бы нам, а, капитан?
Капитан только покачал головой. Если Кошки делался разговорчивым исключительно под влиянием луораветланского зелья, то Мозес был таким всегда. Кажется, разбуди его – и он тотчас засыплет тебя вопросами, ответами и соображениями.
– Спокойно, Мозес. Наверху Кошки. Вот-вот начнёт продувку балласта.
Мозес сделал скептическое лицо, но ответить не успел, за спиной его раздался шум.
– Август? – заволновался Мозес.
Октавиан Август оставил свой пост и двигался к ремонтному столу. Из груди его со стрёкотом ползла телеграфная лента.
– Вот скажи, капитан, отчего на этом корабле всякая железка имеет своё Мнение? – возмутился Мозес, разворачиваясь навстречу томми. – Что у тебя, Август?
– Стой, Мозес, – тихо сказал Макинтош. Он успел увидеть то, чего не заметил механик. По всему телу Октавиана Августа хаотически путались щупальца чёрного льда, закрывая собой боевую красно-белую раскраску томми. Скользкий ледяной след тянулся от Августа к входному люку. Точно такие же чёрные разводы льда видел Макинтош на томми из лазарета. Чёрный лёд пробрался в механизм томми, и ничего хорошего это не предвещало. Макинтош потянулся за револьвером и вспомнил, что отдал его Айзеку.
– Вот ведь пар тебя свисти, – сказал Мозес, который тоже заметил лёд и от того, кажется, впал в ступор. – Макинтош, дружище, это ж лёд. Это дохрена льда, прямо в машинном отделении!
– Стреляй. Стреляй в глаз, – прошептал Макинтош.
Но Мозес как будто не слышал.
Август был в трёх ярдах, когда Цезарь вышел вперёд, закрывая собой Макинтоша и Мозеса. Сейчас этот поганый лёд переберётся на пса, понял капитан. И тогда Цезарь, верный Цезарь, добрый Цезарь развернётся и молча убьёт своего хозяина. Капитан думал об этом равнодушно, отстранённо, как если бы речь шла не о нём самом и его механическом псе.
Словно услышав эти мысли и желая показать их нелепость, Цезарь без предупреждающего рыка, без подготовки, с места прыгнул почти вертикально вверх, намереваясь вцепиться стальными зубами в незащищённое горло Октавиана Августа.
Но Август не был обыкновенным палубным томми. Слишком много времени потратил Мозес, чтобы соорудить себе идеального помощника – ловкого и быстрого. Предчувствуя исход этой битвы, Макинтош начал движение одновременно с Цезарем.
Он бесцеремонно выхватил «бульдог» из-за пояса у машиниста-механика и выстрелил в тот самый момент, когда огромные железные пальцы Октавиана Августа сомкнулись на шее пса. Звук выстрела смешался со скрежетом сминаемого металла и свистом пара.
Пуля, влетевшая в левый глаз Октавиана Августа, заставила томми замереть мёртвой статуей. Он так и не отпустил Цезаря, из сломанной шеи которого торчал наружу искорёженный позвоночник.
– Это же Август, – сказал Мозес. – Мой Август.
А Макинтош слушал «Бриарей». Пароход, лишившийся собственного хода, сделался игрушкой во власти глубокого подэфирного течения. Кошки и не думал продувать балласт.
Воскыран. Темница. Серый камень, поросший мхом и плющом – голым, замёрзшим, жёстким, без единого листочка. Стены кривые, уродливые, ни окон, ни дверей.
Аявака обходит воскыран кругом. Становится на задние лапы, передними опираясь на стену. Не подступиться.
Царапает когтями камень – ни следа.
Разгоняется, бежит так, что ветер завидует её скорости. Скользит мягкими лапами по льду и боком врезается в стену.
Шррррхт!
Когда опускается облако пыли, Аявака видит, что ничего не изменилось. Тогда она разбегается снова.
Шррррхт!
И ещё раз.
И ещё.
Шкура стёсана до крови. Тело болит страшно – будто снова и снова обрушивается на неё ледяная гора. Но Аявака не останавливается.
До тех пор, пока на стене не появляется тоненькая – с эйгир – трещина. И за ней шорох – тихий, осторожный; запах – знакомый с детства, запах неба; мрак – мягкий, как вечерние сумерки.
Аявака знает, что большего ей не добиться. Это не её камни, не ей их рушить.
Из записки о природе так называемого чёрного льда (А. Смит, «Таймс», номер 16 за 1897 год)
Я, как известно, категорически против названия «лёд», но так уж исторически сложилось, и не мне эту традицию менять. Важно помнить, что как бы мы ни назвали обсуждаемое вещество, свойства его от этого не изменятся. Чёрный лёд невероятно гибок и агрегатные состояния меняет быстрее, чем иные дамы собственные решения.
…Первая научная экспедиция для исследования этой загадочной субстанции снаряжена была едва ли не полвека назад, задолго до того, как лёд впервые выбрался с изнанки в эфир. С прискорбием вынужден констатировать, что с тех пор наше представление о чёрном льде так и не сдвинулось с мёртвой точки. А ведь только Королевская Академия Наук снарядила не менее дюжины экспедиций, три из которых поныне числятся пропавшими без вести.
За полвека высказано немало теорий, большинство из которых невозможно проверить ни математически, ни экспериментально. Некто Калуца вовсе утверждает, что чёрный лёд представляет собой особенное, дополнительное измерение пространства, свёрнутое ещё более причудливо, чем изнанка. Нелепость! Как, скажите на милость, приходят людям подобные мысли? Лёд – объект более чем материальный, о чём с радостью расскажут вам эксцентрики, употребляющие эту субстанцию в качестве лёгкого наркотика. Попробуйте пить расстояние и вдыхать время – тогда вернёмся к вопросу об измерениях.
Ваш покорный слуга придерживается более традиционной и самой распространённой в консервативных научных кругах точки зрения, полагающей лёд паразитом, простейшим организмом, сформировавшимся в чуждых человеческому пониманию условиях. Чем-то вроде океанического планктона – но агрессивного. Все имеющиеся на сегодняшний день данные в полной мере подтверждают эту теорию…
– До чего ж безумные люди, эти учёные! Свёрнутое измерение, ишь. Паразит как есть. Чёрный, мерзкий, грязный… Знал я, что он людей с ума сводит, но чтобы томми?
