Книга Двухместное купе - Владимир Кунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ох... — В.В. даже головой покачал от сочувствия.
— Вам знакомы такие квартиры? — прервал свой рассказ Ангел.
— Тридцать лет прожил в таком доме, «вдали от шума городского», — не открывая глаз, сказал В.В.
— Прекрасно! — обрадовался Ангел. — Тогда вам совсем просто будет сориентироваться в обстановке. Так что вы пока оглядывайтесь, вспоминайте, а я вам потихоньку сообщу о некоторых, невидимых миру, осложнениях, связанных с рождением второго мальчика...
* * *
И снова стали раздвигаться стенки купе несущегося во тьме поезда..
Снова куда-то ввысь уплыл темный потолок, уступая место серому ленинградскому небу...
... И увидел В.В. нескончаемые стада одинаковых блочных пятиэтажных домов, чахлые кустики у первых этажей, ржавые «инвалидные» гаражи, самодельные скамеечки со старухами чуть ли не у каждой парадной...
А над всем этим убожеством, с какими-то уже странными неземными модуляциями, звучал голос Ангела:
— Осложнение первое: пятиклассник Лешка Самошников — звезда школьной самодеятельности, победитель районной олимпиады юных чтецов-декламаторов, существо тщеславное, избалованное, — рождение маленького братика воспринял в штыки! Сейчас он готовился к городскому смотру школьной самодеятельности и в семейной конференции по поводу выбора имени для новорожденного никакого участия не принимал...
Совмещенный санузел — маленькое пространство: ванна, унитаз с крышкой, раковина, зеркало над раковиной, пять отдельных полотенец и...
...пеленки, пеленки, пеленки!..
На крышке унитаза сидит Лешка. В одной руке у него раскрытая книга, вторая рука на отлете...
Не образумлюсь, виноват...
И слушаю — не понимаю!
Как будто все еще мне объяснить хотят...
Растерян мыслями, чего-то ожидаю... —
надрывно и трагически читает Лешка, для верности подглядывая в раскрытую книгу.
* * *
А в большой проходной комнате тридцатидвухлетняя Фирочка держит на руках новорожденного...
На обеденном столе, на остатках старого байкового одеяла, Любовь Абрамовна проглаживает горячим утюгом выстиранные пеленки.
Длинный и сильно возмужавший за эти годы Серега Самошников курит в открытую форточку и туда же стряхивает пепел.
Экспансивный Натан Моисеевич говорит тоном, не допускающим никаких возражений:
— Прекрасно! Первого назвали в честь Сережиного отца — пусть земля ему будет пухом, второго вы хотите назвать именем другого дедушки — Натаном. Я — против? Нет! Польщен и согласен! Всем большое человеческое спасибо! Но Натаном он будет только для дома, для семьи... А в свидетельстве о рождении мы его запишем как Анатолия! Ласкательно — Толик...
— От греха подальше, — сказала бабушка Любовь Абрамовна. — Сейчас... э-э... надо быть очень осторожными. Пусть он будет Анатолий Сергеевич Самошников — русский. И пусть потом кто-нибудь попробует придраться!..
— Ну, это вы напрасно, мама, — смутился отец новорожденного. — Мне, честное слово, как-то неловко...
— Что тебе неловко, что?! Я тебя спрашиваю, мудак!.. — рявкнул дедушка Лифшиц.
— Натан! Прекрати немедленно!.. В доме — дети! Уже хватит разговаривать языком командира взвода батальонной разведки! Война давно кончилась. Ты уже почти тридцать лет закройщик из солидного ателье, — резко сказала Любовь Абрамовна.
— Аи, не морочь мне голову! — отмахнулся Натан Моисеевич и снова повернулся к Сереге: — Что тебе неловко, скажи мне на милость, святой шлемазл?! То, что в стране государственный антисемитизм, или то, что мы с бабушкой пытаемся твоего же ребенка избавить от этой каиновой печати?! Что тебе неловко? Где тебе жмет? Ты много видел русских по имени Натан?
— Да не преувеличивайте вы, папа... — И Серега в сердцах выщелкнул окурок в форточку. — Фирка, ну скажи ты им!
— Они правы, Сережа, — тихо сказала Фирочка и стала кормить грудью сонного Натана-Толика...
А из-за тонкой картонной двери совмещенного санузла слышалось печальное Лешкино завывание:
... Слепец!.. Я в ком искал награду всех трудов?
Спешил, летел, дрожал, вот счастье, думал, близко!..
Пред кем я давеча, так страстно и так низко,
Был расточитель...
Был расточитель...
Был...
Слышно было, что Лешка забыл текст и не находит его в книге...
— «Был расточитель нежных слов», тетеря!!! — не выдержал дедушка.
— Сам знаю! — огрызнулся Лешка из-за двери. — Был расточитель нежных слов...
А вы, о Боже мой, кого себе избрали?!
Когда подумаю, кого вы предпочли...
Последние две строки Лешка буквально прокричал. Но не грибоедовской Софье, а конкретно — маме и папе, а также — бабушке и дедушке!..
В большой проходной комнате все насторожились...
Бабушка замерла с утюгом на весу, а дед Натан молча указал всем сначала на новорожденного Толика-Натан-чика., а потом потыкал пальцем в сторону запертой двери крохотного совмещенного санузла, где...
... Лешка встал с унитаза, брезгливо сдвинул висящие пеленки в сторону, посмотрел на себя в зеркало и прошептал:
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок...
И горько, горько заплакал...
...а в большой комнате новорожденный со спасительным двойным именем — Толик-Натанчик — в глубоком и спокойном сне обедал материнским молоком... И если попытаться разглядеть эту спящую и чмокающую мордочку поближе, так, чтобы она заполнила весь экран, — легко будет убедиться, что младший брат совершенно не будет похож на старшего брата!
* * *
Откуда-то неожиданно зазвучал голос Ангела:
— Но в это же самое время в Мире, который Человечеству неведом, произошло еще одно, прямо скажем, не очень значительное событие. Где-то там, в Ином Измерении, в день рождения Толика-Натанчика дивным образом возник еще один младенец...
... И увидел старый В.В., расположившийся на маленьком облачке, будто в глубоком кресле, как из другого облака — большого, нежного и пушистого — как-то сам по себе возник очаровательный новорожденный младенец!..
Не запищал, не заплакал. Только широко открыл большие голубые глаза и доверчиво улыбнулся Кому-то.
