Книга Заплыв - Владимир Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня же, как только доклею конверты, отселю в литровую банку. Растите спокойно, рыбки.
1978 год
Клювик наполненного тушью рейсфедера плотнее прижался к прозрачному ребру треугольника, коснулся бумаги и туго прополз по ней, оставив сухую, неглубоко продавленную канавку.
Анатолий вернул его в прежнюю точку, нажал сильнее и снова повёл — рваная неряшливая линия пролегла по канавке, а у самого конца — где путь ей преградила зелёная, добротно проштрихованная пола шинели, — вспухла живой чёрной каплей.
…успел засохнуть успел чуть пролежал побольше промедлил и засох так быстро…
Анатолий поднёс рейсфедер к глазам и клочком ваты смахнул оставшуюся тушь — острый кончик был забит.
Он отложил рейсфедер и склонился над испорченной обложкой: корявая линия быстро просыхала, теряя блеск, на крутом боку капли крохотной искрой горела настольная лампа.
…подождать пока просохнет развести голубой прочертить нет сначала закрасить прочертить снова голубая слабая тушь проступит сквозь фон надо покрыть раза три срезать нельзя след останется…
Анатолий встал и подошёл к окну.
Город — чёрный, зимний и глухой — по-прежнему спал, по-прежнему отливал ярко-синим снег под фонарём, теснились кирпичные утлы, поблескивали редкие снежинки, и по-прежнему третью ночь нависала окаменевшей соплёй великана с мягко объеденной тьмою крыши огромная сосулища — мутно-зелёная и узловатая.
…жаль что выплеснул разведённый фон составлять снова но при таком свете самоубийство утром придётся ахнуть в одиннадцать везти будет вытянутое лицо руки сожмутся вахтёр и тот посмотрит с укоризной…
Слева вспыхнуло окно и тут же погасло.
Анатолий тронул штору — она качнулась, ожила ворсистой волной.
…полу тоже придётся поправить сначала зелень, потом штрихи, кружево штрихов, сетка штрихов, решётка решётчатая сетка но сначала зелень…
Он вернулся к столу и посмотрел на большие настольные часы: было двадцать минут третьего.
Капля начала подсыхать. Анатолий сел, отодвинул обложку подальше и привычно нащупал сигареты — справа на стопке книг. Пачка давно была пуста, но он заглянул в её скомканное мутно-белое нутро: здесь в окружении колючих складок благодушно цепенели две стихии — щепоть табака и дюжина коротеньких целлофановых скрипов. К ним тотчас отчаянно потянулась третья — зыбкая, серая, прочно поселившаяся в Анатолии за эти три бессонные ночи — жажда сна.
…можно забраться сюда в эту сладко пахнущую табаком пещеру спать только но ворочаться чтобы плёнка не скрипела спать без будильников в табаке в полупрозрачных складках…
Он скомкал пачку и швырнул в угол. Клочок ваты покатился по столу и, достигнув края, исчез. Анатолий взял в руки обложку и осмотрел каплю: она осела, загустела и опоясалась матовым колечком подсохшей туши. От капли расходился бледно-голубой фон, разорванный тремя цветовыми пятнами: красным шрифтом вверху и двумя зелёными солдатами внизу.
Шрифт Анатолий выклеил и покрасил ещё вчера — глаза цепко прошлись по приземистым, крепко влипшим в голубизну буквам: ДРОБИ ИХ!
…между О и Б надо бы уменьшить пробел поздно не переклеивать же на X крошечное белое пятнышко не забыть убрать…
Внизу горбились, настороженно ощетинясь винтовками, зелёные солдаты — бородатый, (в долгополой шинели, в папахе, в обмотках, в ботинках и с медным, крепко подвязанным к вещмешку чайником) и безбородый (в укороченной шинели, в форменной фуражке, в сапогах).
Две одинаковые винтовки с грубыми прикладами и шпагообразными лезвиями штыков целились в правый край обложки, — и — то ли слишком настороженно гнулись спины солдат, топорщились складки шинелей и прикипали подошвы к фону, то ли слишком цепко сжимали винтовки смуглые руки и мрачнели грубо обобщённые лица, — непонятно почему взгляд Анатолия скользил от их тщательно сощуренных глаз вправо вдоль черных стволов и штыков — ища цель, ту, которую, вероятно, и надо было дробить. Но справа вертикалью обрывалась голубизна, торопливо мелькало коротенькое бумажное поле и начинался хаос заляпанного стола, — корчилась грязная бумага, валялись где придётся кисточки и карандаши, теснились баночки с красками, и немым переростком торчал из их разноцветной семьи пузырёк резинового клея.
…бородатый вышел слишком свирепым эти морщины у рта узкие глаза крутой лоб а может и хорошо может может молодой тоже не ангел нос валенном тупой подбородок разбойничьи глаза и клок вылезшего из-под фуражки чуба а руки одинаковые что у одного что у другого одинаковые одинаковой одинаковостью…
Анатолий промыл рейсфедер и принялся протирать ватой.
Нарисованной им обложке предназначалось спеленать небольшую книжку-сотню бумажных листов, вобравших в себя антологию народных поговорок и изречений, объединённых красным призывом. Анатолий читал эти поговорки ещё в школе — все они были короткими, тупыми и тяжёлыми, словно отлитые вручную пули, их распирало парчовое, безудержно расшитое петухами ухарство, — пыжился, кружился на месте тот аляповатый монохромный павлин, меж редких перьев которого так хорошо различались лоснящиеся брюшки ядрёных, глубоко внедрившихся в дряблую кожу вшей, метался его круглый, жаждущий крови глаз, торопливо переступали сухие ноги, и сквозь поднятую пыль на палевой глине утоптанного майдана проростал рваный рисунок следов:
По пальцам холёным — железом калёным.
Не вкось да вкривь, а в кровь да в слизь.
Не лоб чеши, а кол теши,—
Колом по лбу белому —
Душа из тела вон,
Из тела белого,
На брань несмелого.
Целься цеп не по овсу,
А по стервецу отцу:
Коль отец на церковь цепок —
Отучи дубовым цепом.
Бей стоячего плашмя, а лежачего торцом,—
По мордени — шмяк да шмяк.
По хребтине — цоп да цоп.
Помнил Анатолий и предисловие — полстраницы рябого (из-за частых многоточий) текста, пересыщенного дубинками восклицательных знаков, с двумя выделенными красным курсивом словами: отольётся и заплатят.
…почти высохла немного влаги линию можно было и покрыть скоро три небольшая каёмка подождать и покрыть бородатый странно щурится дроби их но там край и баночки с краской…
Анатолий посмотрел на часы и быстро метнул глаза на скупо освещенные обои — стена прогнулась, растягиваясь словно резиновая, зелёный узор налился синим, заиграл радужными пятнами. Анатолий отвёл взгляд — пятна переместились. Он посмотрел на обложку. Что-то знакомое проступало в лице бородатого солдата, в его прищуренных глазах и угрюмых морщинах.
…не лоб чеши почему он сгорбатился так удобней целиться обмотки слишком широкие и пола задралась спросят почему наверно от ветра дует ветер ветру ветры истории как пишут в учебниках поднимают полы я ветром истории вдут в печь крематория кто это написал…
