Книга Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде

Раньше, работая с фигурками, он пользовался ужасными латексными перчатками, купленными в аптеке. А в фирме Сваровски — надо же! — приготовили специальный набор для своих коллекционеров, чтобы те могли чистить фигурки, не прибегая к безвкусным домашним способам. И — надо же! — Крюмме купил ему этот набор.

Вдруг ему непреодолимо захотелось курить, хотя он почти не курил. Эрленд понял, что тяга к сигарете возникла просто оттого, что он не мог курить в перчатках, смола оставила бы на них следы, как от масла. Он всегда хотел делать то, чего в данный момент не мог, ограничения доводили его до тошноты. Когда все фигурки стояли на столе, он снял перчатки и достал сигарету из хранившегося в баре портсигара. Затянулся до полуобморока и допил коктейль. Теперь надо все-таки помыть шкаф, разумеется, уже без белых хлопковых перчаток. Он не понимал, откуда берется пыль на стеклянных полках, ведь шкаф практически не пропускал воздуха. Но пыль была — светло-серая, мелкая, как порошок. Подсветка снизу и вверху шкафчика высвечивала малейшую частицу пыли и следы стиравшей ее замши. Он протер все пять стеклянных полок и сверху, и снизу, смешав между делом еще один коктейль и поменяв диск с «U2» на Шопена. Когда дело близилось к заключительной, декоративной фазе уборки, на него всегда снисходило торжественное настроение. Содержимое шкафчика каждый раз компоновалось по-новому. А сейчас было Рождество, и на верхнюю, главную, полку перебрались все рождественские фигурки.

Чтобы больше не возникало желания курить, он выкурил еще сигарету, потом только надел перчатки и заскользил взглядом по сокровищам на обеденном столе. Темно-синее зеркало он поставит на верхнюю полку справа. Так. Рядом с трехсантиметровой фигуркой упакованного рождественского подарка с бантиком. Сам подарок был сделан из массивного камня с четырьмя ограненными углами, которые направляли свет в центр куба. Хрустальный бантик сверху распространял свет вокруг себя и на зеркало. Он взял фигурку большим и указательным пальцами, осторожно почистил ее кисточкой и поставил на место. Потом почистил звездочки и разложил вокруг.

Дыхание перехватило. Он отошел на несколько шагов, разглядывая первые сокровища в обновленном шкафчике. К глазам подступили слезы. Он обожал коллекцию Сваровски так же, как многие любят детей и домашних животных, но, похоже, его любовь была сильней, чище и не встречала сопротивления. И это он только начал. Надо выложить еще несколько полок. Теперь он превратился в художника, хотя и не сам изготовил эти фигурки. Главное то, как искусство представлено! Даже Брамс и Шопен остались бы пустыми дураками, если бы не их интерпретаторы-музыканты, которые смогли творчески наполнить их ноты тоской. А повесь полотна Мунка в узкой типовой квартире без освещения, и это в колоссальной степени уменьшило бы силу их воздействия. Подумать только, как много людей считало, что красота предметов искусства возникает сама по себе! Они не догадывались, что за правильным расположением предметов должна скрываться глубокая любовь и понимание. Вот, например, современные художники, думающие, что все получается само собой, что все может быть подано на блюдечке с голубой каемочкой. Они, не моргнув, требуют у организаторов выставки стену в несколько сотен квадратных метров и чешут репу, если стена оказывается недостаточно широкой. Тупые молокососы. Как ножом по сердцу била его мысль о том, сколько фигурок от Сваровски было куплено в дорогих лавках при аэропортах наобум и попало к людям, их не ценящим. И вот, они стоят по всему миру на уродливых деревянных полках, одни, в темноте, рядом с простыми безделушками или с фотографией пошлой семейной сценки в безвкусной рамке, они стоят, крошечные, невидимые, запыленные, без всякой любви. Их не видно, когда они не среди своих. Крюмме когда-то давно завел с ним разговор об эпохе Просвещения, а он не запомнил ни слова, сказанного Крюмме, потому что во время всего разговора думал только о фигурках, оказавшихся по всему миру в руках у непросвещенных людей, которые не понимали, что фигурки надо подсвечивать через стеклянные полки.

Звери и птицы должны стоять отдельно, как обычно, а флакончики и посуда переедут на верхнюю полку. И четырехсантиметровая бутылка шампанского с двумя бокалами, каждый чуть больше сантиметра. И штопор: хрустальное чудо не больше половины ногтя на мизинце.

Он захотел еще выпить. И тут же отправился в туалет. По дороге в гостиную он заметил, что мигает лампочка на автоответчике. Наверняка, друзья хотят обсудить планы на Рождество, надо ли им нести что-нибудь с собой, торт, или выпивку, или музыку, и рассказать, с каким нетерпением они ждут праздника.

За столом соберется шестнадцать человек, настроение будет, как всегда, зашкаливать. По счастью, выпивка уже куплена и стоит в ящиках в спальне, но все равно еще многое надо было сделать. Крюмме выполнял грубую работу и готовил основное блюдо, а Эрленд занимался тонкостями. Украшение, десерт — все это требовало времени и возносило банальный прием пищи в высшие сферы. В морозилке у него было заготовлено множество формочек со льдом, и в каждой лежал листик мяты. Он использовал холодную кипяченую воду, потому что лед из нее получался чище, а кубики льда предназначались для аперитива — коктейля из сухого мартини. Поскольку к сухому мартини в принципе не полагается льда, чтобы удивить всех, Эрленд задумал приготовить коктейль — в каждый бокал добавлялось несколько капель голубого ликера «Кюрасао». Ледяной синий и немного зеленого. Может быть, еще чуть-чуть серебра, неожиданно подумал он. Что если обмотать ножку каждого бокала кусочком серебристой фольги? Обмотать без стыка, в стиле поп-арта? Он заглянул на кухню, оторвал кусочек фольги и обмотал им первую попавшуюся рядовую рюмку на ножке. Хотя рюмка была пуста, эффект получился идеальный. Еще один шаг на пути к удачному празднику. Он вдохнул полной грудью, зашел в гостиную, взял бокал в руки и стал смотреть на елку на террасе. Шел легкий снежок, вдалеке виднелись самолеты, идущие на посадку в аэропорт Каструп, мигающие красные и зеленые огни. Прогнозы обещали минусовую температуру, на что он слабо надеялся. Снег и Рождество неразлучны, но от этого города и от этой страны нельзя ожидать слишком многого. К тому же, весь остальной год он прекрасно обходился без снега. Только на Рождество должен быть снег. Необходимый компонент Рождества. Все прятавший и скрывавший, превращающий даже отсутствующее рождественское настроение в несущественную мелочь, снег должен быть символичным, правильным и важным сам по себе, хотя он — всего лишь замерзшая вода, как говорил Крюмме. Замерзшая звездочками, — поправлял его Эрленд. Ведь неслучайно вода замерзает симметричными звездочками, это потому что природа старается порадовать людей. Даже вода хочет казаться красивее простого шара и приобретает форму капли. Боже мой, Крюмме в пальто из «Матрицы», он ждет не дождется это увидеть, и как ему справляться со своим нетерпением еще пару дней?!

Он оборвал седьмой вальс Шопена на середине и поставил фортепианный концерт Моцарта, чтобы слегка усилить драматичность момента и еще сосредоточиться. Сейчас он начнет заполнять шкафчик. Все протирается и блестит в честь Рождества. Шкаф должен стать брызжущим рождественским фейерверком, созданным человеком в белых перчатках и счастьем, играющим в его крови. Он уже расставлял фигурки на полке со зверьми и птицами и собирался поставить на место единорога, когда тот выскользнул из перчаток и упал на пол. Вскрикнув, Эрленд опустился на корточки и поднял фигурку. Рог откололся, но все остальное не пострадало. Единорог был цел, но превратился в лошадь. Его волшебство осталось на паркете. Эрленд поднял крохотный спиральный рог и тут же отказался от мысли посадить его на каплю суперклея. Вышел бы обман. На глаза навернулись слезы. И почему из всех именно эта! Одна из первых фигурок, подаренных ему Крюмме. Он до сих пор помнит все, что Крюмме рассказывал о единороге, мифическом животном, символе девственности, которого можно было поймать, только когда он искал покоя и клал голову на лоно девственницы. А теперь он превратился в лошадь, жалкая замена единорогу, не символизирующая ничего кроме обыденной и банальной мужественности. В спальне у них тоже было полусюрреалистическое изображение единорога. Крюмме называл его волшебным животным.