Книга Поэтесса. Короткий роман - Николай Удальцов

– Вы разделяете мою точку зрения? – обвопросил меня замминистра, видимо, ощущая, что я хоть и собеседник, но какой-то неполный. Вроде рабочего дня перед праздником.

– Нет, – честно признался я. Но тут же навел на свое утверждение макияж:

– Но в этом нет ничего страшного.

Я и свою точку зрения не всегда разделяю…

– …Так, – сказал я Ларисе, присевшей на край стола с чашкой уже остывшего чая в руках, – завтра у нас еще один большой гость.

Просили приготовиться.

– И как мы будем готовиться? – Лариса смотрела на меня.

– Не знаю. Ты – президент…

– Давай думать – одна голова хорошо, а две лучше.

– Ага, – переведя дух, согласился я, – особенно если одна из них отсутствует.

– Ладно, – вздохнула Лариса, – Бог поможет.

– Оставь Бога в покое, милая, и Он сам найдет, чем ему заняться.

– Ты так думаешь?

– Да, Лариса.

Ведь у Бога – мы не единственный шанс сделать что-то хорошее.

Не то чтобы я собирался корректировать Бога. Просто что Бог, что человек, по-моему, определяется не тем, что он сделал, а тем, что он сделал хорошего.

– Так что мы будем делать?

– Не знаю, – честно ответил я; потом взглянул на Ларисину чашку с чаем, поставленную на край стола:

– Впрочем, если придет большой чиновник…

Думаю, на всякий случай серебряные ложки лучше попрятать…

10

До прихода вечернего классика времени оставалось много, и мы с Ларисой могли заниматься чем угодно.

И что угодно – оказалось телефонными звонками.

На свою голову трубку взял я, и первого звонившего выслушивать пришлось мне:

– Клуб «Белая лошадь»? – я не стал уточнять, что не «лошадь», а «конь». Иногда, умножая подробности, теряешь суть, и ответил:

– Да.

– Современного творчества?

– Да.

– Значит, я попал туда, куда надо, – сказала трубка, и я искренне признался в ответ:

– Такое и со мной тоже иногда случается.

– Надеюсь, вы понимаете, что сейчас необходимо искусство, способное декларировать национальную идею? – трубка говорила голосом человека, привыкшего даже самые простые вещи превращать в митинг.

И что-то в этом голосе вызывало у меня подозрение, хотя я и не мог сразу понять – в чем дело.

Наверное, это можно было назвать интуицией.

Я доверял своей интуиции, и она не раз подводила меня.

Впрочем, интуиция подводила и всех остальных людей на свете.

Почти всегда.

Интуиция подводит людей уже тем, что она заставляет себе доверять.

Митинговать мне не хотелось, и, чтобы как-то заполнить паузу, я сказал:

– Искусство должно быть… – я притормозил фразу лишь на мгновение, подыскивая подходящее слово, – качественным.

А что ему захочется декларировать – оно само скажет.

Видимо, произнесенное мной оказалось слишком сложным для любителя митингов, потому что в трубке раздалось молчание, которое, впрочем, довольно быстро превратилось в размыслину.

Причем не от себя лично, а от всего человечества оптом:

– Н-да… Боюсь, человечеству будет сложно судить по вам – художникам, о том, что происходит в России.

– Вполне возможно.

Впрочем, это большой вопрос – что хуже: если обо мне будут судить по тому, что происходит в России, или о России будут судить по тому, что происходит во мне?

– Вы идете не в ногу с нашим временем! – осудила меня трубка от имени эпохи. И мне ничего не оставалось сделать в ответ, как осудить эпоху от своего имени: – Да. Но моя походка мне иногда нравится больше.

– Да вы что, не хотите, чтобы наша самобытная страна стала великой державой?! – спросила трубка заунывным голосом.

И я не ответил на этот вопрос.

Просто потому, что понимал, что великую страну хотят строить те, кто не желает, чтобы страна была нормальной.

Вместо этого я вспомнил одно маленькое Ларисино стихотворение:

Ни к каким берегам не прибытные,

Суверенно-маниакальные…

Может, хватит нам быть самобытными?

Не пора ли нам стать нормальными?..

…Я не знаю, какая из моей страны может получиться держава, может быть, потому, что прекрасно вижу – какая из моей державы получилась страна.

– Ладно… Мы приглашаем вас на конгресс русских сил, как порядочного человека, – проверещал голос. Правда, в этом верещании слышалось вполне обоснованное сомнение.

У меня иногда вызывает раздражение то, что кто ни попадя называет меня порядочным:

– А откуда вы знаете, что я – порядочный человек?

Может, я только что у соседской бабки последние три рубля украл?

– Это не важно, – констатировала трубка. – Главное, чтобы вы евреев и хачиков не любили.

После этого я повесил трубку – не стал продолжать разговор с человеком, существование которого можно было оправдать только перебоем в выпуске презервативов.

Хотя ответ у меня был:

– У России от дураков так много бед, что ни на каждую беду, ни на каждого дурака – никаких евреев не хватит.

Вот бывает так – поговоришь с человеком, и отчего-то хочется перейти с цензурного языка на общепринятый. И еще почему-то мне захотелось помыть руки.

Может, потому, что когда я общаюсь с русскими антисемитами, мне обидно и стыдно не за евреев, а за русских.

Не то чтобы я был «против» национализма. Я просто не могу понять тех, кто «за». Нелюбить людей нациями, по-моему, так же глупо, как нелюбить людей подъездами…

…Видя мое выражение лица, Лариса спросила:

– Что-то неприятное? – и мне пришлось подумать, перед тем как ответить ей:

– Понимаешь, Лариса, чтобы победить сильного, нужно стать сильнее его. Чтобы выиграть спор у умного – нужно стать умнее, чем тот, с кем споришь.

А вот против быдла порядочные, интеллигентные, культурные люди бессильны.

– Почему?

– Потому, что культурный человек не может стать быдлее быдла.

– Да не расстраивайся ты.

– Я и не расстраиваюсь.

Потому что среди некоторых людей хорошим человеком быть не сложно.

Среди негодяев годяем быть легко…

…Возможно, мне пришлось бы сказать еще что-то на эту неприятную мне тему, но тут позвонил мой друг, художник Гриша Керчин, и теперь трубку взяла Лариса:

– Привет, Григорий…

– Здравствуй, Лариса. Во сколько у вас мероприятие с… – он назвал фамилию нашего вечернего гостя.

– В шесть часов, Гриша. Приходи обязательно.