Книга Счастье Анны - Тадеуш Доленга-Мостович

— Своей интеллигентностью он мог бы поделиться со многими.

— Это не интеллигентность. Я протестую! Блуждающая бесцельность! Бесплодность и отсутствие анализа! Абсолютное отсутствие анализа. Именно так. Обращает внимание на мелочи и неспособен понять целое. А вообще, вообще, повторяю, я люблю его.

— Он действительно любит Марьяна, — засвидетельствовала с уверенностью Ванда.

— Признаться, — рассмеялась Анна, — на основании высказываний пана Шавловского я не пришла бы к такому убеждению.

— Да, люблю. Но неужели мы не можем сменить тему?! Заставляем скучать пани Анну, выслушивая характеристику этого несчастного. Есть более интересные темы. Послушай, Ванда, ты не находишь, что твоя сестра могла бы быть прообразом Анели Божимовой? Не так ли?.. Как раз сейчас я пишу роман, который, если не ошибаюсь, будет фундаментальным: основанием служит комплекс общеполезности многих личностей. Я думаю, что это что-то совершенно новое.

Он стал рассказывать, как собирается связать отдельные характеры, события, ситуации. Анна слушала с интересом, так как ей еще никогда не доводилось быть свидетелем подобных признаний писателя. Правда, Шавловского считали писателем посредственным, но все равно было занятно. Ванда, выкуривая одну папиросу за другой, казалось, вовсе не слушала, о чем говорит Шавловский, однако это его ничуть не смущало. Он сравнивал образы разных своих произведений, говоря о них так, точно они были всем известны, как Заглоба или Вокульский, и это немного злило Анну. После нескольких высказываний он обращался к ней или к Ванде с вопросом: «Правда?», а потом говорил дальше, бросая категорические суждения с темпераментом митингового оратора. Анна никогда не допускала мысли, чтобы кто-то мог так долго рассказывать о себе и даже не стараться скрыть восторженное отношение к своей особе.

Этот речевой поток был прерван лишь приходом нового гостя. Анна уже хотела воспользоваться перерывом, чтобы попрощаться и уйти. Она пришла сюда ведь для того, чтобы поделиться с Вандой своими планами, установить с ней более близкий контакт, а вместо этого выслушивала тирады Шавловского. Услышав звонок и чей-то голос в прихожей, она встала и посмотрела на часы. Но вошла служанка и доложила о появлении Дзевановского.

С первого взгляда Анна узнала в нем того брюнета в синем костюме, который нервно читал плакаты в приемной «Мундуса». Их взгляды встретились, и они оба одновременно улыбнулись. Дзевановский показался Анне сейчас выше, приятнее и более интересным, может быть, потому, что в его лице сейчас не было того нервного напряжения, а возможно, еще и потому, что после характеристики, данной ему Вандой и Шавловским, она смотрела на него иначе, чем на случайного человека, встреченного в общественном месте.

— Как приятно мне познакомиться со счастливой соперницей, — произнес он низким теплым голосом.

— Как это соперницей? — удивилась Ванда.

— Все же вы получили руководство туризмом в «Мундусе»? — спросил Дзевановский.

— Да, — ответила она краснея, хотя, казалось, не имела на то никакой причины.

— Видишь, Ванда, я пытался получить эту должность, но меня обошли.

— Возможно, просто обойденный в очереди? — хотела смягчить Ванда.

— Ничуть, — убедительно заявил Дзевановский. — Мне объявили отчетливо, что квалификация этой пани значительно выше. Вы знаете, пан Бернард, это еще один веский аргумент для вас. Фирма, конечно, не из-за прекрасных глаз пани Лещевой, хотя они действительно обворожительны, признала ее преимущество. Женщина получает равные права с мужчиной не случайно, а как фактор более свежей активности.

Шавловский нахмурил брови, задумался и спросил:

— Как это вы сказали?

— Фактор свежей активности, — повторил Дзевановский.

— Марьян, — отозвалась Ванда, — значит, должности опять нет?

— И это по моей вине. Вы должны сердиться на меня, — грустно улыбнулась Анна.

— Нисколько. Уверяю вас, я такой невезучий, что каждый раз в конкуренции с кем бы то ни было я терплю поражение.

— Прежде всего следует учесть, что у вас нет никакой специальности, — вынес приговор Шавловский. — Я лично считаю…

— Извините, — прервал его Дзевановский, — а вы не могли считать безлично?

— Вот именно! Не мог бы. И поэтому я не теряюсь в фикциях раздутого объективизма.

— Это, по всей вероятности, новое определение моего состояния? — серьезно спросил Дзевановский. — Благодаря вам у меня их столько, что они действительно могут заменить мне гардероб. Каждое утро я должен подумать, какой из них мне следует надеть на себя? Раздутый ли объективизм в фиктивные полоски или бесплодный эклектизм в клетку, а может быть, релятивизм в спиритуалистический узорчик?

Анна громко рассмеялась. В комнату вошел Станислав и стал внимательно слушать Дзевановского, протирая толстые стекла своих очков.

— Неутешительный выбор, — сказал он, размещая окуляры на носу.

— Я думаю иначе, — задумчиво отозвалась Ванда. — Бернард не ошибается. Разве лишь в том, что выбор значительно, несравненно шире. А кроме того, Марьян не меняет клеток на полоски и так далее. Просто у него все его внутри.

— Безграничность бесцветности, — выдавил из себя Шавловский.

— Не совсем, — свела в задумчивости брови Ванда. — Это бесцветность хрусталика или, скорее, кристалла. Кристалл остается бесцветным, но на свету дает почти такие же цвета, как радуга, это значит почти все существующие цвета. Я не утверждаю, что Марьян обладает прямолинейностью кристалла. Наоборот, это кристалл с неправильным и осложненным строением, но как раз это и представляет интерес.

Щедронь, опершись на спинку стула, громко и неприятно рассмеялся. Видно было, что это стоило ему больших усилий; у него даже вены вздулись на висках. Это был неискренний смех.

— В чем дело? — обратился к нему Шавловский.

— Абсурд, сплошной вздор, — замахал руками Щедронь. — Поразительно, с каким легкомыслием уважаемые интеллектуалы жонглируют научными терминами, абсолютно их не понимая!

— Неточно выразилась? — безмятежно спросила Ванда.

— Неточно?! Боже упаси! Ты выразилась бессмысленно!

— Пан Станислав, — инстинктивно откликнулась Анна, но он даже не обратил на это внимания.

— Кристалл со сложным строением! — кричал он. — Не следует ли за это сажать в тюрьму?! Кристалл на свету, моя дорогая, не дает никаких цветов! Цвета дает красильщик! Черт возьми, кристалл рассеивает свет! И эта знакомая фраза «почти все цвета»! Ха… ха… ха… Почти такие, как радуга! А кроме этого, прямолинейный, осложненный! Вот это да! И у вас так все. Хаос воображения, хаос понятий и обычная бессовестность! Да, да, бессовестность, потому что нужно не иметь и тени стыда, чтобы употреблять слова, которые не понимаешь. Вот ваш интеллектуализм!

— Почему «ваш»? — перебила Ванда.