Книга Последний английский король - Джулиан Рэтбоун

– Можешь идти, Джессика. Я позову тебя, когда понадобится проводить гостей.

Позднее Квинт пояснил, что именно эти слова произнес хозяин дома, причем на обиходном греческом языке.

– А не показалось ли тебе тогда странным, – спросил Уолт, – что еврей говорит с дочерью по-гречески?

– Она ему вовсе не дочь.

– Но мы оба принимали ее за дочь купца.

Комната была тускло освещена, скудный свет был направлен на большой стол, за которым сидел старик с огромной седой бородой и длинными седыми волосами, выбивавшимися из-под маленькой шапочки. Как у многих его сородичей, у этого купца был изрядный висячий нос. Свет падал из высокого зарешеченного окна с незадернутой шторой. Хозяин дома, кутавшийся в складки широкого кафтана из габардина, по-видимому, страдал простудой или лихорадкой: без конца кашлял и чихал и даже в душном помещении не снимал с рук шерстяных рукавиц. Посетители не обращали внимания на старика, все взгляды были прикованы к столу.

На столешнице лежала груда камней. Но каких камней! Размером от куриного яйца до небольшой тыквы, все они были неправильной формы, кроме одного, представлявшего собой ромбический двенадцатигранник длиной добрых восемнадцать дюймов. Минералы были синего цвета, синева их переливалась от голубизны ясного неба в ту пору, когда день начинает медленно переходить в вечер, до насыщенного ультрамарина, глубочайшей морской синевы. Одни имели лиловый оттенок, множество других были усыпаны точками, что придавало камням еще большее сходство с ночным небом, на котором уже показались золотистые звезды.

– Матерь Божья! – пробормотал Квинт и обернулся к франкам. – Это стоит тысячи, тысячи. Их вес в золоте и более того.

– Откуда ты знаешь? – нетерпеливо спросил Уолт. – Что это вообще такое?

Квинт отвел его в угол около двери, схватил за отвороты куртки у самого горла и хрипло зашептал:

– Это ляпис-лазурь, лазурит, синий камень. Лучшая лазурь, какую я когда-либо видел. Никто не знает в точности, откуда она берется. Говорят, привозят из Тартарии, хотя в Персии ее тоже находят. Лучшую ляпис-лазурь – такую, как эта, – добывают в Бадахшане, в долине реки Кокча, текущей на север, в Оке[28]. Это в тысячах миль к востоку отсюда, к северу от Крыши Мира. Но само место добычи хранится в тайне.

– Для чего нужен этот камень?

– Как для чего? Он хорош сам по себе, существует, и все тут. Случалось ли тебе видеть ярко-синие рисунки на полях рукописи или изображение неба в Часослове? Чтобы добиться подобного оттенка синевы, растирают в пыль такой вот камень и наперсток этого порошка смешивают с аравийской камедью. Арабские ученые научились добавлять ляпис-лазурь в расплавленное стекло, фонари под сводами мечетей выглядят точь-в-точь как небесные светила, и простакам кажется, будто их рай и в самом деле существует. С этой же целью и христиане на Западе и на Востоке раскрашивают окна своих церквей. А также, разумеется, короли и знать охотно носят самые красивые из этих камней, оправив их в золото. Лазурь используют для окраски фаянса и эмалей...

Тут один из франков потянул Квинта за рукав и задал ему какой-то вопрос.

– Сколько? – проревел Квинт в ответ. – Глупец! Столько, сколько у вас есть, до последней полушки. Отложите себе лишь на обратный путь до Франкфурта, впрочем, если понадобится, вы всегда сможете расплатиться ляпис-лазурью. И не забудьте вознаградить услуги переводчика!

Франки начали извлекать золотые монеты из мешков, кошельков и потайных карманов. Одна монета перешла к Квинту, он попросил еще и получил вторую. Бородатый старик, не снимая рукавиц, сгреб все золото во вместительный кожаный кошель. Франки принялись наполнять мешки голубыми камнями. Все слегка запыхались от спешки и напряжения, но вот продавец и покупатели распрямились, оглядывая опустевший стол, обменялись смущенными полуулыбками – каждая сторона считала, что выгода в этой непростой сделке досталась ей. И вдруг густая капля крови упала сверху прямо на то место, где только что сверкали золото и камни. Мужчины подняли глаза к потолку из древесины кедра. В щели между двумя планками набухла вторая капля и с тем же чмокающим звуком упала на стол.

Человек, сидевший за столом, одним движением сорвал с себя бороду, волосы, шапочку и нос – это была единая маска, сделанная то ли для забавы еврейских детей, то ли на потеху гоям[29]. Под этой маской скрывался высокий блондин едва ли двадцати лет от роду. Правую руку он проворно сунул под стол и вытащил длинный меч, левой самозванец схватил небольшой топор – англичане и даны использовали такие топорики как метательное оружие. Лезвие было густо окрашено кровью.

Левой рукой, помогая себе обрубком правой, Уолт мгновенно перевернул тяжелый стол, придавив блондина к стене.

– Мать твою, Освальд! – крикнул он.

Один из франков вытащил из рукава острый нож и, перегнувшись через край стола, раскроил ряженому горло под ухом, умело перерезав сонную артерию. Уолт и два других франка тем временем удерживали стол, не давая блондину его оттолкнуть. Кровь наконец перестала течь, замер бившийся под кожей пульс, и глаза умирающего покрыла смертная тень. Тогда они поставили стол на место, и мертвец соскользнул на пол.

– Кто этот Освальд? – спросил Квинт.

– Он родом из Нортумбрии, дружинник Моркара. Я знал его в лицо.

Что же теперь делать? Франки, в особенности одноглазый, хотели убраться подобру-поздорову, прихватив с собой золото и лазурь, но Квинт воспротивился: бегство навлекло бы подозрения на всех пятерых. По всей видимости, наверху лежал убитый человек, другой труп распростерся прямо перед ними, и если из дома купца исчезнут камни и золото, во всем обвинят иноземцев. Лошадей у них не было, а городские стражи разъезжали верхом – они быстро настигнут беглецов. Квинт настоял на том, чтобы сразу обратиться к властям и поведать о случившемся. Золото и камни они взяли с собой.

В суматохе они совсем забыли о смуглой красавице Джессике и спохватились лишь тогда, когда вернулись в дом в сопровождении двух магистратов и пяти солдат. К тому времени Джессики и след простыл. Исчезла ее одежда и украшения. Злополучный супруг, ничуть не похожий на того старика, каким изображал его Освальд (ему было около сорока пяти), лежал на полу своей спальни. Его убили одним ударом топора в плечо и шею – лезвие разрубило ключицу, прошло сквозь ребра и глубоко вонзилось в грудь. Страшный удар, один из тех, какими славились жившие в Нортумбрии даны.

При виде магистратов с фасциями раб, открывавший калитку, живо разговорился и поведал такую историю: с год тому назад в дом Симона проникли воры и похитили немало товара, а также деньги. Примерно в то же время в городе появился Освальд, предлагавший свои услуги в качестве стража или телохранителя. Молодой человек имел при себе топор и меч, шлем и кольчугу, однако щита у него не было. Откуда он взялся, почему пришел в Никомидию, никто не знал, ходили слухи, что он намеревался вступить в императорскую гвардию, однако служившие в Константинополе англичане ославили Освальда трусом и изменником и не приняли в свои ряды. Так или иначе, Симон нанял этого человека, а тот, благодаря своему росту, крепкому сложению и привычке баловаться с оружием, отпугнул от дома купца всех грабителей.