Книга Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

7

Аббат Вольфганг сбежал вниз по лестнице так быстро, как только мог. Испытанное им чувство триумфа обратилось в прах.

– Они вошли по спуску, через который в канаву сбрасывают кухонные отбросы, – с трудом переводя дыхание, произнес привратник. – Решетка изогнута. Сбежали они этим же путем.

Вольфганг никогда и не подозревал, что на него могут взвалить еще больше, чем управление католическим монастырем в сердце протестантской пустыни веры. В то время как он несся вниз, за раз перепрыгивая две ступеньки, перед его духовным взором вставали события первого дня, проведенного им в монастыре Браунау. Он видел, как братья оставляли монастырский зал для собраний, принеся ему клятву верности, видел, как лица имеющих духовные звания монахов, которые стояли рядом с ним, стали жестче. Он видел свое собственное, вопросительное, выражение лица, ибо был удивлен тем обстоятельством, что монахи не просто торопились уйти, а более того, их уход из зала напоминал бегство, как будто их поджидали прокаженные. Он представил, как семь черных, закутанных в плащи фигур вошли в портал, и вспомнил о том, как его сердце вдруг тяжело и испуганно забилось. Аббат словно со стороны смотрел на себя после того, как эти семь черных монахов принесли свою совершенно особенную клятву верности: он в полной растерянности сидел в келье, уставившись на тысячу раз нацарапанную на стене фразу, и слушал, как она все громче и отчаяннее отзывалась в его голове: «Vade retro, satanas!»

Он уже знал, что монастырь Браунау хранил свою страшную тайну. В этот день он, аббат Вольфганг Зелендер фон Прошовиц, десятки раз прошедший испытание возвращения веры усомнившемуся, стал хранителем этой тайны, положив начало ежедневной борьбе за то, чтобы, зная о мрачном сокровище в подвалах, не потерять собственную веру.

Он летел по ступеням вниз, охваченный пульсирующим страхом, оттого что не справился с этой задачей и что тайна Браунау теперь стала известна человечеству.

У подножия лестницы горел факел. Он рванул его к себе и осветил проход.

Одна из черных фигур лежала на краю освещенного пятна, словно тень, тонувшая во мраке за его гранью. Светлые стержни арбалетных стрел торчали из неподвижного тела.

– О господи, – прохрипел наставник послушников, следом за Вольфгангом добравшийся до конца лестницы. За ним, спотыкаясь и едва сдерживая свистящее дыхание, спустился привратник. На большее, чем пронизанный ужасом стон, он не был способен. Вольфганг стиснул зубы и прошел мимо мертвеца. Он уже знал, что найдет, но заметил, что начал что-то шептать, только тогда, когда оба мужчины подхватили за ним его молитву.

«…Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня…»

Остальные пять Хранителей лежали перед дверью в келью – застреленные, заколотые, убитые. Они даже не успели выстрелить из своих арбалетов. Дверь кельи была открыта. Если бы Вольфганг был один, он опустился бы на пол от потрясения. Но за ним стояли два других монаха, поэтому он взял себя в руки, хотя и с большим трудом. Мрак за дверью кельи зиял подобно мраку, который теперь должен был поглотить мир. К чему проверять? Он точно знал, что сундук взломан, а то, что находилось в нем, исчезло. Его мозг пытался не отдавать ногам приказ нести его к открытой двери.

Раздался звук приближающихся шагов. Он обернулся. Между двумя монахами стоял келарь. Его лицо было белым как полотно.

– Это… это… выглядит так, будто беспорядки перед воротами были всего лишь… отвлекающим маневром, – запинаясь, пробормотал келарь. – Их было самое меньшее дюжина. Тяжело вооруженные, они начали стрелять и рубить всех подряд, и Хранители даже не успели понять, что происходит. У них не было возможности защищаться. Преподобный отче… мы потеряли их всех!

Вольфганг стиснул зубы. Келарь, встретившись с ним взглядом, обреченно кивнул.

– Чудом было уже то, что тот несчастный наверху умудрился вырваться на свободу. – Келарь не договорил, у него сорвался голос.

– Да упокоит Господь их души, – прошептал Вольфганг. – Меа culpa, mea maxima culpa…[8]

– На тебе нет никакой вины, преподобный отче, – сказал привратник.

– Мы должны проверить, – бросил наставник послушников.

Вольфганг перевел дух. Что осталось после этого от его жизни? Что осталось от веры, надежды, любви, если они покинули его? Что осталось от мира?

До этого, в тот момент когда он последовал за внезапной тишиной и открыл ворота, у него было такое чувство, будто он двигался по воздуху. Теперь казалось, что ему предстояло перейти вброд трясину. С бесконечной осторожностью аббат переступал через мертвецов; он сознавал, что закричал бы, если бы дотронулся ногой до одного из них. Он открыл дверь в келью так широко, как только мог, – но широко не получилось. Даже мертвые, Хранители пытались защитить свою тайну. Он вытянул руку с факелом и исчез внутри подземелья.

Келарь, наставник послушников и привратник уставились на дверь. Из помещения пробивался тусклый свет. Их собственный факел чадил, потрескивал и искрил. Они бросали друг на друга короткие смущенные взгляды. Каждый из них думал, что должен был последовать за аббатом в подземелье, и каждый стыдился того, что у него не хватило на это мужества. Мертвецы в своих черных сутанах казались единым целым с темнотой, даже их кровь в свете факелов была черной.

Наконец аббат вышел из кельи. Его глаза были мутными. С той же плавностью, что и раньше, он переступил через мертвецов и подошел к ним. Во рту у трех монахов пересохло; каждый болезненно ощущал биение своего сердца почти в горле. Келарь не замечал, что свободной рукой растирает себе грудь; привратник схватился за свои четки, сжав обе руки в кулаки, как будто хотел их разорвать.

Когда аббату удалось добраться до них, он тяжело опустился на пол. Они уставились на него сверху вниз, понимая, что не в состоянии помочь ему.

Аббат Вольфганг опустил голову и заплакал. Рука, в которой он держал факел, упала на землю, факел зашипел и погас. Второй факел заискрился не сразу. Во внезапно образовавшейся темноте у трех монахов перед глазами запрыгали цветные узоры. Наставник послушников невольно вытянул руку, чтобы опереться о стену.

– Что-то, по всей вероятности, помешало им, – прошептал аббат. – Должно быть, сам Господь Бог остановил их. Они достали ее из сундука, но потом оставили.

Он поднял на них глаза. Слезы текли по его лицу.

– Библия дьявола еще здесь, – прошептал он. – Мы спасены.

8

Генрих фон Валленштейн-Добрович, отстояв себе все ноги в одной из приемных дворца Лобковичей, попытался подавить в себе беспокойство.

Окна комнаты выходили к восточным воротам Пражского Града. Генрих наблюдал за тем, как вокруг него лихорадочно снуют люди, и раздражался, оттого что не был частью этой суеты. Он бы не мог на что-то повлиять, конечно нет, но по меньшей мере держал бы нос по ветру и чуял, куда он веет. Такой человек, как он, не имевший за душой ничего, кроме имени и огромной семьи, члены которой рассорились между собой, всегда зависел от того, насколько быстро ему удавалось распознать направление ветра.