Книга От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

2

Обогнув южный конец Галилейского моря, дорога на Дамаск удаляется от озера и упорно карабкается по южным склонам Ливанских гор. На протяжении нескольких миль, пока я преодолевал подъем, озеро скрылось из вида. Вокруг меня громоздились холмы — местами бурые и каменистые, местами покрытые цветами и расцвеченные всеми красками палестинской весны. Пройдя примерно пятнадцать миль, я достиг исторического брода через Иордан, который носит название Джисрбени Якуб или «Брод дочерей Иакова».

Весной, когда сходят снега с горы Хермон, река набирает силу и громко шумит под каменным мостом. На короткое время Иордан становится похожим на горные шотландские реки в период половодья: холодные зеленоватые воды весело устремляются вниз по склонам холмов, торопясь в благословенную Галилею. Ширина реки здесь составляет около восьмидесяти футов, берега густо заросли папирусом, олеандром и египетским баланитесом. Это смахивающее на кавказскую пальму дерево еще называют псевдо-бальзамником, или гилеадским бальзамником. Из его плодов, напоминающих по виду грецкий орех, местные арабы изготавливают ароматное масло.

В древности «Брод дочерей Иакова» был известен всем путникам из Дамаска, Пальмиры, с Евфрата — короче, всем, кто двигался в южном направлении, в Палестину или Египет. Современный путешественник тоже запомнит эту переправу, ибо здесь ему придется остановиться, и надолго. Хватит времени на все: и чтобы полюбоваться окружающим пейзажем, и на осмысление того удивительного факта, что хотя он все дорогу от Тивериады забирал выше и выше, тем не менее в конце пути оказался на сорок футов ниже уровня Средиземного моря. Мост принадлежал французам, следовательно, нам предстояло пересечь границу — со всеми вытекающими последствиями, как то: проверкой паспортов, предъявлением документов на машину и прочей бумажной волокитой.

Возле моста скопились автобусы. Голодные бедуинские собаки слонялись вокруг, с интересом обнюхивали выгруженный для таможенного досмотра багаж. Сами же пассажиры (в основном арабы) и водители автобусов стояли в очереди. Они терпеливо дожидались, пока делового вида сирийцы, облаченные во французскую униформу, проштемпелюют документы. В сторонке под сенью раскидистого чинара сидели двое жандармов. Они попивали кофе из крошечных чашечек и играли в нарды с заезжим шейхом.

Как выяснилось, у Стефана были какие-то непонятные проблемы с водительскими правами. То ли те были просрочены, то ли вот-вот должны были перейти в эту печальную категорию. Поэтому ему приходилось нелегко: сокрушенно покачивая головой, Стефан прижимал свою велюровую шляпу к груди и с характерной армянской любезностью отвечал на вопросы пограничника. При этом с лица его не сходила широкая, обезоруживающая улыбка. Очевидно, он все делал правильно, потому что араб в хаки, который перед этим пожимал плечами, размахивал руками и недовольно поджимал губы, вдруг взмахнул своей печатью и со страшным грохотом обрушил ее на наши паспорта. Затем вернул нам документы — с такой ослепительной улыбкой, что она почти затмила Стефанову.

Итак, путь был свободен. Мы покатили по крутой горной дороге, намереваясь обогнать молодого араба, который легким галопом скакал перед нами на великолепном белом жеребце. Молодой шейх объезжал скакуна и, поверьте, делал это виртуозно. Он управлял строптивцем — этим живым сгустком ртути — при помощи веревочной уздечки и собственных коленей. Когда мы поравнялись с ним, юноша придержал коня. Я заглянул в налитые кровью глаза жеребца — это были глаза перепуганного дикаря. Его розовые ноздри раздувались, конь вскидывал голову и пританцовывал на каменистой дороге.

На вершине холма мы остановились, чтобы бросить прощальный взгляд на Галилею. Боже, что за пейзаж! Мне кажется, за всю свою жизнь я не видал ничего прекраснее. Местные жители рассказывали, что в ясную погоду сверху можно разглядеть южный конец озера — тот самый, где Иордан катит воды по раскаленной долине. Однако сегодня было слишком жарко. Разогретый воздух поднимался над землей, и колышущееся марево мешало рассмотреть отдаленные окрестности. При этом очертания озера просматривались отчетливо. Я видел Капернаум и Тивериаду на западном берегу, а также крутые Моавские горы, вздымающиеся на востоке.

С этого места дорога уже никуда не сворачивала, прямой стрелой пролегала по желтовато-серому плато почти до самого Дамаска. Слева высилась гора Хермон, ее заснеженная вершина ослепительно сверкала на фоне безоблачного неба. Мое разгоряченное лицо овевал ветерок. По контрасту с удушливой жарой Галилеи здесь было неожиданно прохладно.

Вдалеке, примерно в двенадцати милях от Дамаска, нашему взору предстал затерянный в песках белый город. Солнце ярко блестело, отражаясь в его куполах и минаретах, которые вздымались над пышной зеленью. Где-то поблизости располагалось место, где произошло чудесное обращение Павла.

3

«Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба; он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл, что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь; трудно тебе идти против рожна».

«Он в трепете и ужасе сказал: Господи! Что повелишь мне делать? И Господь сказал ему: встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.

Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя. Савл встал с земли и с открытыми глазами никого не видел; и повели его за руку и привели в Дамаск. И три дня он не видел, и не ел и не пил»[3].

С этого мгновения Павел стал совершенно иным человеком. Отныне все, что он говорил и делал, определялось трансцендентным переживанием. Он стал орудием в руках Бога.

Указанное превращение описывается в Деяниях дважды. Впервые Павел говорит об этом, обращаясь к иерусалимской толпе, а затем — в своей защитительной речи перед Агриппой II. Существует целый ряд внешних и внутренних признаков, которые роднят обращение Павла с зафиксированными состояниями экстаза у христианских мистиков. К таковым относятся: внезапность видения, посетившего Павла по дороге в Дамаск; ослепительный, почти непереносимый для человеческих глаз свет и звук голоса; мгновенное изменение характера человека и дальнейшее посвящение всей жизни служению Богу. И хотя длится оно всего несколько кратких мгновений, этого оказывается достаточно, чтобы позволить провидцу познать суть происходящего.

Как ни странно, эти люди, вышедшие за пределы ограниченного мира собственных чувств, добивались значительных высот в практической жизни. Убедительным примером тому служит успешная деятельность Павла в роли апостола христианской церкви. Он стал великим человеком — как и святые Бернар, Жанна д’Арк, Екатерина Сиенская, Игнатий де Лойола и Тереза Авильская. В чем же причина такого успеха? Мне кажется, все дело в том, что после своего обращения Павел перешел в категорию святых людей — «боголюбивых мистиков», как их определяет Эвелин Андерхилл, автор книги под названием «Мистицизм». Она считает, что все эти люди обладали удивительной животворящей силой, «всепобеждающим порывом», перед которым бессильны любые обстоятельства.