Книга Зеркало Велеса - Александр Прозоров

— Хитрый ты, Пахом, — покачал головой Андрей, но за лук взялся. Достал из наполовину опустевшего колчана очередную стрелу, зацепил тетиву пальцем, поставил паз стрелы на тетиву, навел острием на пень.

Ему внезапно вспомнилось, откуда взялся знаменитый символ «виктория»: пальцы, поднятые в виде буквы «V». По слухам, попавшим в плен английским лучникам немедленно отрубали на правой руке указательный и средний пальцы, которыми они оттягивали тетиву. Поэтому на вопрос, как дела, более удачливые лучники обычно вскидывали эти два пальца: дескать, видишь — не отрублены. А значит — все в порядке.

На Руси знак этот особо не прижился. Зато прижился другой. Когда спрашивают про дела здесь, то люди с готовностью вскидывают большой палец. Может быть, потому, что именно этим пальцем он сейчас оттягивает тетиву…

Андрей потянул правую руку к себе, одновременно выпрямляя левую, с луком. Свистнув, низко запела тетива, и стрела задрожала во пне рядом с первой.

— Чегой-то у тебя, барчук, токмо первые выстрелы справными случаются, — отметил с земли Белый.

Зверев хмыкнул, наложил еще стрелу, пустил…

Мимо! Дядька громко хмыкнул.

— Ладно, сейчас. — Андрей снова схватился за стрелу, навел наконечник на пень и… Опустил оружие. Метиться из лука в цель было бесполезно. Все равно тетиву он оттягивал не к глазу, а за ухо. К тому же стрела уходит не прямо, а чуть влево, куда ее уводит выпирающая в обе стороны толстая рукоять. Прицелиться из лука невозможно. Можно только знать, куда пойдет выпущенная из этого лука стрела. Можно привыкнуть к тому, куда нужно смотреть, куда направлять оружие, чтобы попасть в выбранную точку.

Это как на велосипеде. Нельзя научиться ездить на нем по книжке. Все равно при первых попытках будешь падать, падать и падать. Можно только приноровиться, научиться держать равновесие, научиться нажимать на педаль, а не тормозить, чтобы не упасть: нужно привыкнуть инстинктивно выбирать нужный уровень наклона, при котором не падаешь во время поворота, причем наклон каждый раз должен быть иным в зависимости от скорости и крутизны поворота, но каждый раз единственно верным — иначе не обойтись без драных коленок и разбитого лба.

Точно так же и с луком. Здесь нет смысла в остром глазе или трезвом расчете. Все решает только опыт, практика. Умение точно стрелять из лука — это навык, засевший в мышцах спины, рук, ног. Это умение не человека, а его тела, выработанный за несколько лет инстинкт. Чтобы попасть в цель, нужно выстрелить раз сто. Чтобы попадать сто раз, нужно выпустить тысячу стрел. Чтобы попадать всегда — сто тысяч. Два раза он выстрелил без тщательного прицеливания — и оба раза попал. Значит, в его теле этот навык есть. Нужно только не мешать ему своими стараниями…

Андрей коротко выдохнул, поудобнее расставил ноги, примериваясь — где находичся пень, а где он сам, — поднял лук и, не столько целясь, сколько просто желая попасть между двумя первыми стрелами, рванул тетиву.

Цок! Между двумя первыми появилось еще одно оперение. Зверев поднял колчан, перекинул его перевязь через плечо к раз за разом расстрелял последние стрелы. Чок, цок, цок, цок, цок! Пять попаданий, два промаха.

— Ужо славно, славно, барчук! — поднялся Пахом. — Погоди-ка, я сбегаю, стрелы соберу. Опосля еще раз опробуем.

Второй раз из полусотни стрел Андрей вогнал в древесину не меньше сорока. Дядька сбегал за ними, а вернувшись, взял воспитанника за руку и отвел уже метров на триста от пня:

— Давай, барчук. Раз десять попадешь — и вечерять пойдем. Чую, смеркается. А тебя еще банька жаркая ждет, остатки немочи из тела выгнать.

«Триста метров — дальность прямого выстрела из „АКМ“», — почему-то вспомнилось Андрею. Он повел уже изрядно ноющими плечами, удобно расставил ноги, сыпанул стрелы в колчан, сдвинул его за бедро и взялся за тетиву.

Под басовое пение тетивы стрелы одна за другой ушли в сторону озера. Зверев перевел дух, неторопливо спрятал лакированный лук в чехол, накрыл крышкой.

— Готово.

— Че, и глянуть не хочешь? — прищурился Пахом.

— Глянуть? — снисходительно хмыкнул Андрей, но не выдержал: — Пошли!

Быстрым шагом он первым достиг пенька и довольно рассмеялся: из деревяшки торчало не меньше полутора десятков стрел.

— А, видал? — довольно пнул он Белого локтем под бок.

— Ловок ты, барчук, в силу вернулся, — признал дядька. — Ан все едино, из пяти стрел токмо две в ворога положишь. А иной татарин из десяти девять попадает. А ну, с таким Господь встретиться доведет?

— Коли доведет, и двух из пяти тому хватит, — пообещал Зверев. — Пойдем домой, Пахом. У меня всю спину уже ломит.

— Ниче, барчук. Парком да веничком еловым всю боль прогоним. Не впервой.

Андрей подумал, что дядька шутит, но он жестоко ошибался. Когда они, вернувшись и оставив оружие и верхнюю одежду, отправились в баню, Пахом заварил в кипятке пучок зеленых еловых лап, отчего парилка наполнилась едким смолистым запахом. Пару раз поддав квасного пару, дядька уложил паренька на живот и пошел играть по спине колючими ветвями. Звереву показалось, что его гладят раскаленным докрасна утюгом. Он даже попытался выскочить — но Белый с неожиданной силой удержал его.

— Русскому на радость, бесам на испуг, — продолжал охаживать его веником Пахом. — Нет тебе, лихоманка, тут места, нет тебе тут отдыха. Коли в огне не сгоришь, то в воде потонешь, коли в воде не потонешь — в пару задохнешься, а в пару не задохнешься — в ели обдерешься. Не бывать тебе в теле человеческом, не пить жизни христианской. Во имя Отца, и Сына и Святого Духа. Аминь!

— Ой, мама… — Когда боль из спины ушла, Андрей обнаружил, что двигаться не может. Совершенно. У него не оставалось сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Хотя, надо признать, Белый не обманул. После елового веника мышцы на спине и в руках болеть перестали. Испугались, наверное.

— А теперича щелоком сполоснёмся. Видано ли дело, полную седмицу без бани! Тут без мочалки не обойтись…

Андрей почувствовал, как на него что-то вылили, прошлись мочалкой, но отозваться смог, только когда его перевернули на спину:

— Я сам, Пахом.

— Да лежи уж, дитятко. Ты после горячки, такому в слабости стыда нет.

Где-то через полчаса, дважды ополоснувшнсь и облачившись в чистые рубахи, они выбрались на лавку на улицу, хлебнули оставленного на скамье холодного шипучего кваса.

— Ну, чего скажешь, Андрей, Васильев сын? — откинулся на бревенчатую стену дядька.

— Скажу, что, если это сон, то я папа Римский.

Пахом довольно захохотал, отхлебнул еще квасу, налил полный корец, протянул пареньку:

— Пей. Бо пота много вышло, надобно попить его заместо, дабы сушняка не случилось. Хорошо. Силы старые ушли, ныне свежие появятся.

— Скоро?

— Скоро, барчук, скоро. Как матушке Ольге Юрьевне ждать нас к трапезе закатной надоест, враз и появятся.