Книга Знак зверя - Олег Ермаков

Когда укладывались спать, кто-то заметил, что все-таки часовому из зенитно-ракетной батареи, который погнался ночью за неизвестным и скрутил его — а это был очередной бегун, — дали отпуск.

Часовые первой смены бодро собрались и бодро отправились на позицию. Но вернулись ни с чем. Спокойно прошли и все остальные смены. Не появились беглецы и на позиции второй батареи, и на участках других форпостов. Впрочем, если они знали о минных полях, то ждать их нужно было на контрольно-пропускных пунктах. Но и на обоих пунктах за ночь ничего подозрительного не заметили.

Днем уже никто не вспоминал о беглецах.

8

Строительство свинарника подходило к концу, оставалось еще немного нарастить стены, настелить крышу, сколотить и навесить дверь. И после обеда строители взялись за крышу и незадолго до ужина вбили последний гвоздь. Комбат посмотрел и сказал, что первый взвод мог бы поехать в кино, если бы объект сегодня был сдан. Первый взвод, молниеносно поужинав, вернулся на свинарник: пилы завжикали, молотки застучали, — и на вечернем построении заместитель командира взвода доложил о полной готовности объекта. Ну, молодцом, ребята, сказал комбат, завтра вернемся на баню, плохо без бани. А сейчас все могут отдыхать. Сегодня не наша очередь посылать наряд на кэпэпэ? Хорошо... Ну, Бесикошвили, — машину, первый взвод едет в город.

Бесикошвили пошел в машинный парк, расположенный позади палатки-казармы, — здесь, за оградой из маскировочной сети и колючей проволоки, стояли гусеничные тягачи и грузовики; Бесикошвили подогнал машину к мраморной ограде, первый взвод сел в кузов, Бесикошвили посигналил, и из глиняного домика пришли и сели в кабину оба лейтенанта, грузовик помчался в сумерках по ухабистой дороге, гремя бортовыми замками и пыля; солдаты курили в кузове, и от сигарет летели рдяные искры.

Может, удастся встретиться с Борисом, думал Черепаха, трясясь на деревянной скамье.

Артиллеристы опоздали, фильм уже начался. Все скамейки, разумеется, были заняты, а на площадке позади «зала» стояла плотная многоголовая толпа. Артиллеристам пришлось занять наихудшее место. Бесикошвили попросил нескольких солдат, стоявших впереди, снять панамы, они обернулись, окинули грузную фигуру грузина взглядами и сняли панамы. Но и простоволосые головы все равно мешали смотреть на экран, и приходилось тянуть шею, привставать на носки, наклонять голову то вправо, то влево.

На огромном вогнутом мраморном экране вспыхивали яркие краски, двигались люди. Где-то поблизости со сценой сидела и неустанно свиристела, как птица с большой грудью и луженым горлом, цикада. Ночь набухала вокруг клуба под открытым небом. Вверху разгорались звезды. Воздух был тяжел, дышалось с трудом, как в погибающей подлодке.

Черепаху пихнули в спину, он посторонился, пропуская вперед двух раскосых солдат. Они протискивались вперед, ближе к экрану. И на их пути оказался Бесикошвили.

— Зачем пихаться?

— Что?

— Говорю: ты что, пьяный?

— Что ты хочешь, биджо?

— Фильм хочу.

— Так и смотри.

Один из них что-то сказал на азийском кхакающем языке.

— Ты что? ругаешь меня?.. Ну! повтори по-русски.

— Ладно, вали.

Чего я вали? ты что? тащишься?

...! ...! ...!

— Ты опять ругаешь? Ну пошли тогда!

— Что пошли? что надо? что хочешь?

— Пошли, говорю, отсюда.

— Да пошел ты.

— Я тебе говорю... — Бесикошвили схватил одного из них за локоть и потащил за собой. Второй исчез.

— Что было? — спросил Бесикошвили, вернувшись. Кто-то начал тихо пересказывать пропущенные грузином эпизоды, но вдруг замолчал и оглянулся.

— Сюда иди-и, биджо.

— В чем дело?..

— Сюда иди, — повторил высокий скуластый солдат. Кажется, это был предводитель той розыскной группы из разведроты, что приходила вчера в батарею.

— Все было честно, один на один, — откликнулся Бесикошвили. Разведчик шагнул вперед, Бесикошвили попятился, но две длинные руки нагнали его и звучно накрыли уши и отскочили, как если бы уши были огненные, — отскочили и вцепились в куртку. Когда его вытащили из толпы, он опомнился и заругался: гаргистраги — моргистраги, — и замахал руками, как медведь, отбивающийся от пчел. Руки разведчика отпустили Бесикошвили, но в тот же миг правая метнулась к его лицу, и голова Бесикошвили полетела назад и повлекла за собой грузное тело.

— Встань! — приказал разведчик. В толпе произошло движение.

— Бесико?!

— А! — откликнулся Бесикошвили, вставая.

— Бесико!!![1]

— А!

Из толпы выбегали солдаты.

— Прекратить! Что такое?! — властно крикнули из первых рядов.

В кинобудке смолкло жужжание аппарата, изображение исчезло с экрана. Стали слышны глухие удары и топот. Раздался свист.

— Включи!

— Дайте посмотреть фильм!

— Я приказываю!.. Немедленно!..

Но все новые и новые солдаты выбегали из толпы и бросались в драку. Многорукая куча топталась, вскрикивала, сопела, разрасталась.

— Я приказываю! Отставить! Немедленно! — Властный голос приближался к дерущимся. — Последний раз!.. — Голос пресекся.

— А!

— А!

— Х-хы!

— Капитана Теретникова!..

— Хх!

— Пятая ррота!

Неожиданно щелкнул выстрел.

Стрелял человек, вскочивший на сцену. Из кинобудки на экран все еще был направлен пустой луч, и человек с пистолетом встал под него — теперь были видны его погоны и пистолет в руке.

— Па местам! — закричал он и еще раз выстрелил вверх, в тяжелые яркие звезды, и в луче что-то сверкнуло, по сцене забарабанило.

— Не сметь! — гневно закричал офицер, защищая рукой с пистолетом лицо.

— Тут женщины! — крикнули из первого ряда.

Но, вспыхивая в луче света, на сцену все летели камни. И офицер еще раз вскинул руку, щелкнул пистолетом, как бичом, и вдруг схватился за голову, согнулся, выронил пистолет... В кинобудке выключили свет.

— Гаргистраги — моргистраги!

— ...мать!..мать!

— Джяляб!

В темноте проносились камни, свистели увесистые пряжки ремней, раздавались проклятья, воинственные вопли, глухие удары и топот. Камни стучали по экрану и сцене, звонко ударялись о металлическую крышку кинобудки. Хрустнуло дерево — кто-то начал ломать лавку. В темноте загорелся электрический фонарик — и тут же полетел на землю; фонарик катался под ногами и не угасал.