Книга Земля мертвых - Александр Прозоров

Видимо, антелевский наместник считал, что семья мужика Лукашина, только-только поставившая новый дом, никуда не денется, а потому прижал ее сильнее других. А они взяли, да и ушли, оставив на память о себе приживалку Лукерью — женщину лет сорока, потерявшую всю родню после набега ливонской шайки.

Приняв под свою руку такую разоренную вотчину, Зализа оброка снижать не стал, но от барщины смердов освободил полностью, и они, вроде бы, с облегчением подняли головы и разбегаться больше не торопились. Правда, новых поселенцев в его владения не приходило.

Да и кому хотелось жить в здешних болотистых местах? Единственное прибавление — круглолицый, пропахший рыбой чухонец, поднявшийся как-то на лодке от Невы по мутноватой Ижоре и поставивший под взгорком у реки свой шалаш.

Трудно понять, то ли был он глуп от рождения, то ли прикидывался, но на расспросы опричника кто он и откуда, говорил только, что ушел с острова Русов, потому, как жить там стало тяжело. Зализа тогда махнул рукой в сторону бесхозного Антелевского дома — мол, живи здесь, и оставил его в покое. Ждан перебрался в дом, потихоньку перекрывая крышу и поднимая углы, а заодно ставил в Ижоре сети с ячеёй в пять ногтей, коптил на опушке рыбу, не забывая время от времени приносить часть улова в дом помещика.

Потом вдруг оказалось, что вместе с ним живет светловолосая рябая женщина и двое сорванцов — видать, решился осесть.

Больше никто на земли Зализы не приходил, надела не просил. Может, когда вырастут отроки во дворах нынешних смердов, они не захотят уходить из родных мест, поднимут забытые пашни, заново отстроят ушедшие в землю дворы. Ну, а пока Семену Зализе только-только хватало на прокорм. Если бы не государевы двадцать рублей в год за службу — так и вовсе хоть подаяние проси.

Самое обидное — боярин Харитон, имея под собой почти шесть сотен дворов сидел в поместье, и в ус не дул, а Зализе приходилось стеречь границы Северной пустоши, наскребая засечные наряды со своих двенадцати дворов. Хорошо, в Кабраловке у Кузнецовых хозяйство стояло крепко, и деда их Агария, прошедшего несколько войн, Зализа мог брать в засеку, не боясь разорить двор, да в Погах у Моргуновых старший сын сам рвался попробовать свои силы в ратном деле. Еще двух ребят он сманил со своей черной сотни после того, как саблю государю поцеловал — эти хозяйством обзавестись не успели, и с ними было проще.

Свое маленькое воинство Зализа берег — потому, как другое взять неоткуда. Осипу отдал привезенные из Казанского похода щит, шлем и саблю, снятые с убитого татарина, со всеми делился маленькой мздой, случавшейся на порубежной службе. Так, с трех станишников, пойманных в Игнатовом лесу осталось им помимо косаря еще и отрез гладкого голубого шелка, пара сафьяновых сапог, топор, один золотой ефимок, да около рубля серебром. Талер Зализа взял себе, а всем остальным «побрезговал», позволив разделить своим засечникам. Пусть дома похвастаются.

Зайдя в свою комнату, опричник скинул на сундук тяжелую бронь, войлочную поддоспешную рубаху, с наслаждением потянулся. Тело казалось легким, невесомым. Толкнись ногами от пола — воспаришь под самый потолок.

— Лукерья, а Мелитина где?

— Домой пошла, Семен Прокофьевич, недужится ей.

Мелитиной звали девицу со двора Береженых, что помогала Лукерье по хозяйству у барина. Семену она нравилась — да так, что пребывала на сносях и вроде вот-вот должна родить. Зализа надеялся, мальчика — воспитает он из своего байстрюка воина, будет кому порубежье оставить. Мелитина нравилась барину настолько, что когда домохозяйка намекнула, что может взять в помощницы молоденькую щекастую Младу из Еглизей, он отказался.

— Ладно, коли недужится, стерпим и без нее. Ну, угощай, Лукерья.

Женщина вытянула ухватом из печи корчагу, хорошенько взболтала в ней черпалом, поднимая со дна гущу, налила пахнущих дымом и тонкой лесной горчинкой грибных щей в большую ношву — меньше после дальней дороги и предлагать соромно — поставила перед опричником. Зализа, перекрестившись, отломил от каравая краюху ржаного хлеба и взялся за ложку.

— Удальцов своих завтра приведете, Семен Проко-февич? — поинтересовалась Лукерья.

— Послезавтра, — покачал головой опричник. — Пусть Осип с Агарием дома немного перед нарядом побудут. После полудня тронемся, в поле переночуем, а послезавтра к вечеру вернемся. Не бойся, Лукерья, щи твои не пропадут.

После того, как Зализа выхлебал суп, домохозяйка столь же щедро сыпанула ему непривычно белой с крупными мясными кусками сорочинской каши, налила ковкаль хмельного меду. Семен осоловел просто от обильной сытной еды, а запив это медом начал ощутимо клевать носом. Борясь со сном, он ушел в свою комнату, разделся до исподнего и забрался под теплое одеяло, на застеленный чистым прохладным полотном, пахнущий свежим сеном травяной тюфяк.

Глава 4. Колдовское время

Проспал опричник на диво долго — и петухов не услышал, и солнце не ощутил. Впрочем, и не мудрено: почитай, четыре дня в седле провел. Хотел отдохнуть, пока бывшие черносотенцы в засечном наряде, да тати волошинские все планы перепутали. Ну да ничего, все равно в дорогу раньше полудня он не собирался. Зализа поднялся, сладко потянулся, щурясь на пробивающиеся сквозь пергаментную пленку лучи, подобрал лежащую на полу саблю и вышел на крыльцо.

От вчерашнего ненастья не осталось и следа. На чистых бескрайних небесах ослепительно сверкало солнце, ни единое дуновение ветерка не колыхало воздух, от промокшей за ночь земли поднимался видимый простым взглядом пар.

Петух, стерегущий пасущихся вокруг овина кур, приподнялся на тонких красных лапах, вытянул шею и, хлопая широкими коричневыми крыльями, хрипло закукарекал. Неподалеку низким долгим мычанием откликнулись коровы, донеслось конское ржание.

— Молодцы, — кивком принял отчет от своей живности опричник, сбежал по счастливым семи ступеням, у колодца разделся, снял крышку, уцепившись за длинную жердь «журавля», опустил кадушку в темную глубину. Услышав далекий всплеск, поднял наверх и решительно вылил себе на голову:

— A-ax, Пресвятая Богородица и семнадцать ангелов, хорошо!

Еще лучше бы было стопить баньку, но на это простое удовольствие у Зализы уже полторы недели не хватало времени. Подняв из колодца еще ведро, опричник вылил воду в почти опустевшее корыто — для скотины, положил крышку на место и пошел назад в дом.

— Портно чистое дать, Семен Прокофьевич? — встретила его в дверях простоволосая Мелитина.

Зализа никак не мог привыкнуть к ее выпирающему вперед большому животу, но во всем остальном она ничуть не изменилась: слегка подрумяненные щеки, длинная коса, округлые плечи, голубые глаза.

— Давай, — он отдал ей старое исподнее и, не удержавшись, провел ладонью по белой шее.

— Холодно! — испуганно пискнула девица. Опричник только рассмеялся, уходя в свою комнату, немного попрыгал и помахал руками, разогревая кровь. Спустя минуту скрипнула дверь, Мелитина протянула чистое исподнее. Зализа взял одежду, положил ладонь ей на живот: