Книга Майор из Варшавы - Николай Дмитриев

Не отвечая, пан Казимир подтолкнул Вукса к окну, но в коридор кто-то вошел и принялся ворочать кадушку, загораживавшую дверь. Пан Казимир подобрался, но тут же услышал:

— Панове, панове, то я! Можна выходыты… Воны поихалы…

Интонации Гната были настолько ясными, что майор тут же отбросил сомнения и, пнув дрючок, распахнул дверь.

— Куда поехали?

Все было ясно, но, спрашивая так, майор еще на что-то надеялся.

— Здається туды, до вас… — Гнат отступил назад, освобождая проход. — Той, старший з нимцями напрямки в лес поехав, а Меланюка з полицаями навкруги послав…

Едва не зацепившись за стоявшую на пути кадку, пан Казимир выскочил на крыльцо. Уже далеко, наверное, на самой опушке, мелькали огоньки втягивавшейся в лес автоколонны. Пан Казимир покачнулся и изо всех сил вцепился в шершавую балясину. Нет, ничего больше он сделать не мог. Еще до рассвета немцы и полицаи, сидящие в этих автомашинах, будут в районе базы…

* * *

Оголенный кончик провода больно кольнул руку, и поручик Мышлаевсий, ругнувшись про себя, сунул палец в рот. Прикусив проколотую кожу зубами, он слизнул солоноватую капельку и, мельком глянув на ранку, снова принялся скручивать медные жилки.

Поручик присоединил зачищенный конец к электрозапалу установленной здесь боеголовки и, замотав конец за край плоскости так, чтоб случайный рывок не сдернул провод с детонатора, медленно пошел дальше, спуская с бухты виток за витком.

О маскировке Мышлаевский не беспокоился, среди зарослей на земле, покрытой веточками и прошлогодней листвой, оливковый провод был почти неразличим, а в траве и вовсе исчезал из вида.

Четыре полностью снаряженные торпеды, завезенные сюда еще в 39-м, а вкупе с ними — еще десяток мощных подрывных зарядов, способных каждый отправить ко дну чуть ли не крейсер, давали полную возможность при взрыве снести все вокруг на расстоянии в несколько сот метров.

Но вот эти-то сотни метров сейчас больше всего и беспокоили поручика. Тогда, в спешке, о себе как-то не подумали и только сейчас, обстоятельно все прикинув, Мышлаевский понял, что взрыв может оказаться небезопасным, так как на ровной местности взрывная волна вполне способна смести вместе с самолетом самих подрывников.

На всякий случай, экономя провод, Мышлаевский шел к бункеру как по ниточке и, добираясь до входа, основательно поцарапался. Впрочем, на такие мелочи обращать внимание он и не думал. Спускаясь вниз по ступенькам, поручик отбросил пустую катушку в сторону, намотав оставшийся провод на руку.

В бункере Мышлаевский, прикинув, сколько еще есть провода, присоединил конец прямо к взрывателю лежавшей на стеллаже торпеды. Потом, мурлыча под нос, он проверил индуктор, подкатил ногой последнюю оставшуюся катушку и зажал оголенный кончик клеммой.

Все было готово. Теперь оставалось только, взяв индуктор с собой, уходить в любом направлении, разматывая за собой бухту в двести пятьдесят метров многожильного провода, чтобы по первому приказу поднять на воздух и остатки машины, и всю несостоявшуюся базу…

До проверки постов еще было время, и Мышлаевский решил послушать сводку. В лагере рация всегда подключалась к стационарной антенне, так что особой подготовки не требовалось. Включив тумблер, поручик дождался, пока прогрелись лампы, и настроился на прием. Затем, надев наушники на голову, принялся медленно вращать верньер, пытаясь отыскать среди шумов и треска эфира Лондон…

Станция не находилась, и под монотонное потрескивание поручик задумался. Как всегда, в трудную минуту ему приходил на ум тот самый, теперь уже далекий 20-й, который он — мальчишка, выросший в шляхетской семье, воспринял как новое, истинное возрождение Польши. Это тогда он, шестнадцатилетним «гарцежем», дрался с красными полками под Варшавой, и именно там «Чудо на Висле» стало знаменем всей его жизни…

И даже в трагическом 39-м он до последней минуты ждал, что вот-вот произойдет что-то подобное, и бронированные германские колонны захлебнутся в яростной волне встречного польского наступления. А когда никакого чуда не произошло и Польша под внезапным ударом с двух сторон рухнула, только присяга и надежда на Англию удержали поручика Мышлаевского у последней черты…

* * *

Треск показался поручику столь громким, что он сдернул с головы обруч и уставился на мембрану. Но это было не радио. Треск доносился снаружи. Поручик недоуменно посмотрел на дверь и только тогда до него дошел зловещий смысл услышанного. Там, за холмом, трещали автоматные очереди…

Отшвырнув наушники в сторону, Мышлаевский опрометью выскочил из бункера. Беспорядочная стрельба слышалась уже отовсюду, и почти одновременно с ним на открытое место выскочили немцы. Поручик сначала заметался по поляне, потом замер и начал пятиться назад к бункеру.

Скатившись вниз по ступенькам, он захлопнул за собой дощатую дверь и только здесь, в прохладной темноте подземелья, до него дошел весь ужас создавшейся ситуации. Выхода не было. Ему оставалось либо погибнуть в перестрелке, либо сдаться в плен…

Еще не найдя никакого решения, Мышлаевский увидел зеленоватый глазок приемника. Внезапная мысль пронзила его мозг и, повинуясь ей, он бросился к рации. Включив передатчик, начал одной рукой лихорадочно настраиваться на дежурную волну, а другой ухватился за ключ…

Но не успел. С треском распахнулась дверь бункера, верзила в пятнистом комбинезоне, поводя перед собой стволом автомата, несколько секунд вглядывался в полутьму и, только убедившись, что поручик, скрючившийся над рацией, здесь один, довольно осклабился.

— Ком, ком! Битте…

Он поманил Мышлаевского пальцем и вдруг оглушительно заржал, наполняя тесноту бункера каким-то прямо-таки совиным уханьем.

Приподнявшись над передатчиком, Мышлаевский завороженно смотрел на дуло «шмайсера», готовое в любую секунду плюнуть огнем, одновременно ощущая, как вражеский хохот молотом бьет в уши.

Сейчас этот немецкий солдат или убьет его, польского офицера, или, если он, поручик Мышлаевский, поднимет перед ним руки, еще долго будет хохотать, а потом вытащит, как щенка, наружу, на потеху всем остальным.

Почувствовав внезапную отрешенность, Мышлаевский неожиданно для самого себя, прыжком отскочил в угол, уходя от неминуемой очереди. Его сразу вспотевшие ладони цепко охватили корпус подрывной машинки, и, не слыша ни стрельбы, ни крика испуганного солдата, чувствуя одно только злорадное удовлетворение, поручик заорал что-то нечленораздельное и изо всех сил крутанул рукоять индуктора, поднимая на воздух и себя, и немца, и бункер, и всех, кто находился поблизости…

* * *

Огромный, разлапистый куст разрыва возник над лесом. Во все стороны полетели обломки, и там, где они падали, вспыхивали радужные фонтаны. Потом лес пропал, а вместо него откуда-то выплыл самолет и закружился на месте, превращаясь в патефонную пластинку, в центре которой улыбался поручик Мышлаевский…