Книга Перед закрытой дверью - Эльфрида Елинек

— Один еще остался. И насколько я этого типа знаю, он уже полгода носит с собой резинку про запас, он на меня давно навострился. Резинка за это время наверняка поистерлась, растрескалась и уже никуда не годится.

— Анна Витковски, будь настолько любезна, продолжи чтение с того места, где мы остановились.

— Разумеется, госпожа учительница, Штифтер учит нас, что люди несвободны, что они являются рабами законов природы. Вследствие этого нужно всей душой отдаваться порыву, тем стремительным и бурным действиям (коли уж больше отдаваться некому!), которые заурядные людишки именуют преступлениями, а вот мы считаем их нормой, однако нормой только для нас самих, а не для всех прочих.

После этого Анну удаляют из класса, чего она, собственно, и добивалась. И пока Адальберт Штифтер продолжает вещать об алом румянце, каковой являют юные лица, если мы внезапно устремим на них свой взор, и как его чарует такого рода стыдливость, — вот распустил слюни старый педераст, — Анна преспокойно дефилирует в сортир, где ее поджидает Герхард с залитым краской лицом.

— Иди, иди, иди ко мне, Анни, я больше не могу, не выдержу!

«Хрясь, чуть в очко унитаза не рухнул, вот лопух, совершенно по-идиотски плюхнулся вниз своей жирной жопой, практики нет, сразу видно». Анна стягивает с себя трусики, дает отрывистые указания относительно позы, которую ему надлежит принять. «Та-ак, чего и следовало ожидать, теперь у него еще и не стоит, ясное дело». Робость и возбуждение могут совсем прикончить окончательно не устоявшегося и озабоченного подростка. «Неужели мне и об этом придется позаботиться?!» Ну наконец-то что-то такое наблюдается, ожило и задвигалось, при этом Герхарда бросало то в жар, то в холод. Поначалу он складывается пополам, как карточный домик. Анна с интересом наблюдает за манипуляциями над герхардовым членом, вертя в пальцах презерватив. Выйдет, не выйдет, все-таки выйдет. Ну что ж, поехали. Увидев острую багровую головку, она думает: «Нет, может быть все-таки не надо, ведь так отвратительно, выдержу ли я, еще вопрос», но вскоре она получает положительный ответ, потому что этому недотепе с помощью отчаянного жамканья удается что-то там такое растормошить, и оно становится стоймя, поднимает голову и осматривается кругом, но видит лишь вонючую туалетную кабинку, видит облупившуюся зеленую масляную краску на стенках, в таких местах никакая любовь неуместна, нет места ей здесь и на этот раз. В Анну он влюблен уже давно, да толку от этого никакого.

Обещано — надо выполнять, и она садится на голосящего и всхлипывающего от восторга Герхарда, который просто поверить не может, что вот наконец-то сбылось, пришел долгожданный день, ура, ура, это событие он в подробностях распишет сверстникам. В воспоминании и без того все будет более великолепно, чем оно есть на самом деле. «О-о-о, как здорово, так здорово, что я был бы готов выдерживать такое каждый день, но каждый день не дают, как жалко. Приходится ждать, когда станешь взрослым, но ведь я уже сейчас чувствую себя совсем взрослым. Анни, крошка! Мужчине это вообще нужно, а мне гораздо нужнее, чем любому другому, потому что я очень чувственный и сексуально развитой, я люблю тебя, люблю тебя, о-о-о, Анни, вот сейчас, сейчас! Пожалуйста, побудь еще, не уходи пока, лучше всего нам с тобой никогда не расставаться, я ведь в институт поступлю, в медицинский, недолго ждать осталось».

— Да заткни же ты пасть, чего разорался, услышат ведь! Ты потише не можешь, что ли?

— О-о-о, Анни, не прекращай, продолжай, ну пожалуйста, я сейчас кончу, это так мощно, никто и никогда не испытывал этого так сильно, как я, у других все гораздо слабее, я просто сильней их всех. Ты такая красивая, у тебя фигура просто блеск, совсем тоненькая, и я теперь тоже начну худеть, вот увидишь, ради тебя одной так похудею, что мы будем отлично смотреться вместе, такого, как сейчас, ведь еще никогда и нигде не было, Анни, рыбка.

— Такое происходит миллион раз в день, дубина. Да брызгай же скорей, ты, идиот, а то фрау Крафтман догадается, куда мы вдвоем так надолго подевались.

— Кажется, все самое сокровенное сейчас хлынет из меня наружу, Анна, возлюбленная моя, ведь теперь ты моя возлюбленная, несомненно, я люблю тебя, люблю. Я всем сердцем твой.

— Спустишь ты наконец или нет, а не то я закругляюсь, хватит с меня.

В этот самый момент Герхард кончает, да еще как бурно, он визжит, как ошпаренная свинья. «Ну, если уж теперь нас никто не слышит, тогда я не знаю».

Взгляд Анны скользит по его искаженному лицу, она снова борется с приступом рвоты, с которым ей удается справиться лишь в последний момент. «Н-да, вот было бы круто этого слизняка еще и облевать».

— Давай теперь не разлучаться с тобой никогда. Правда, Анна, ты теперь моя подружка, весь класс знает, только моя и ничья больше.

— Да иди ты в задницу! Ну, наконец-то, ты всегда так долго ковыряешься?

И еще добрых полчаса после того, как Анна покинула мужской туалет, Герхард клянчил у нее хоть немного любви и ласки, так и не получив ни того ни другого. Молодые люди порой очень сильно страдают, чего взрослые зачастую совершенно не замечают, а если и замечают, то без должного уважения к чужим страданиям.

***

Обстановочка у Софи — просто класс! Настоящий бидермайер, солидный и уютный. Никто из ее одноклассников в этом просто не разбирается, потому что все они — молодые люди сегодняшнего дня, для которых прошлое давно умерло. Прямой противоположностью всяким там «добротностям» и «уюту» являются желания Софи — стать жесткой деловой женщиной, для которой в счет идут не чувства, а исключительно цифры. Она хочет получить в Швейцарии специальное экономическое образование, а потом вести биржевые операции с акциями и валютой. Всему остальному, что к акциям и валюте отношения не имеет, путь к Софи будет наглухо закрыт. Тем самым она являет собой противоположность Райнеру, которому для писательской деятельности и для нее, его Софи, требуются еще и чувства. Дело все в том, что Софи поразила его в самое сердце. Нечто подобное случается порою между мужчиной и женщиной, один-единственный раз в жизни, и упустить этот случай ни в коем случае нельзя, иначе все обернется несчастьем. Райнер сознательно позволяет чувствам проникнуть в самую глубину души, но омерзение от всех этих чувств вновь просачивается наружу и воплощается в стихотворных строчках. Райнеру осточертели мысли о прошлом, о настоящем, о мироздании. Ему требуется лишь одно: чтобы его оставили в покое и дали закончить книгу, которую он собирается написать. Мужчина в нем говорит, что должен заполучить Софи, поэт же противоречит: оставайся одиноким волком, таким, как ты есть. Райнер окружает себя ледяным панцирем, давая Софи понять, что она одна в силах растопить эту броню.

Софи в теннисной блузке и юбочке, ей скоро пора на корт. Нижняя челюсть Райнера трется о верхнюю, размалывая что-то невидимое. Вздуваются, белея, желваки, обозначающие работу челюстей. Размалывают они не какую-то там ерунду, а кусок шоколадного бисквита, который подала на стол горничная. Так что мелют они не без повода, напротив, у них на то веские причины есть. Вечно Софи уходит из кадра еще до того, как нажмешь на спуск. Софи — блуждающий огонек, он неудержим. Горничная вносит поднос со стаканами для виски. Всей их компашке напиток знаком по фильмам, в которых герои питаются одним виски. В новых фильмах теперь показывают распад социальных связей, распад семейных уз, которые распадаются, если с ними бережно не обращаться. Война все перемешала, и прежнюю систему классового устройства легко разрушить, можно даже пробиться в правящие верхи общества (понятие господствующего класса тогда еще не было придумано), если иметь голову на плечах. Новое немецкое кино демонстрирует, как гибко реагируют обычные люди на экономические перемены, а за их завесой упражняется в гибкости крупный капитал. Новое немецкое кино подражает Америке, победившей в войне. В Америке всегда нарушали любые границы, возьмите хоть Техас, где есть границы между пастбищными угодьями. Вздыхая, как айсберги, концерны объединяются в концерны крупные. Вверх летят столбы брызг, вода бурлит и пенится. Разводы стали темой для кино, потому что у людей теперь больше времени на частную жизнь, а вот накопление капитала — не тема, ведь совсем не обязательно показывать это кому попало.