Книга Русский экзорцист - Андрей Николаев

Все знакомые по ICQ были в оффлайне, и она хотела уже отключить сеть, когда в правом углу экрана замигал шарик – кто-то прислал ей приглашение посетить сайт.

Из сопровождающей надписи она поняла только, что ей предлагают взглянуть в «живую камеру», где ее ждет BDSM и Torture. Пожав плечами – может в работе пригодится, она послушно щелкнула по ссылке. На экране возникла комната с затемненными белыми стенами. Ольга испытала странное чувство, будто она когда-то была здесь. В центре комнаты под бестеневой медицинской лампой стояло повернутое спинкой к зрителю кресло. В кресле кто-то сидел – была видна откинутая на спинку голова и худые руки на подлокотниках. Картинка не менялась. Ольга сходила к Петровичу и взяла у него пачку «Беломора». Пройдя на кухню, она взяла пепельницу, прикурила, налила еще полстакана водки и, вернувшись к компьютеру, с удобством устроилась перед монитором. Картинка за время ее отсутствия изменилась. Кресло развернули. В нем сидел бледный парень с прозрачными серыми глазами на худом лице. Он сидел совершенно голый, руки были пристегнуты к подлокотникам ладонями вверх, голова зафиксирована широким ремнем. От выбритых гениталий по телу расходился искусно нарисованный узор паутины. На груди и животе в паутине сидели нарисованные стрекозы и майские жуки. На руках паутина повторяла линии вен.

Ольга глотнула водки и, пробормотав «Дэну бы показать!», закурила папиросу. Камера показала лицо паренька крупным планом. Он мягко улыбнулся и что-то сказал. Ольга включила звук.

– Я готов, начинай, прошу тебя, – повторил паренек, улыбнувшись почти бескровными губами.

Кто-то в темной одежде приблизился к нему и завязал глаза. Звякнул металл, камера показала крупным планом столик с хирургическими инструментами. Длинные, подвижные, как ножки паука, пальцы с коротко остриженными ногтями выбрали скальпель и поднесли его к лежащей на подлокотнике руке с размеченным на коже рисунком вен. Пальцы другой руки слегка натянули кожу у сгиба локтя, скальпель скользнул вниз и побежал от локтя к кисти, оставляя за собой белый желобок рассеченной плоти, тут же заполняемый темной кровью. Бескровные губы паренька растянулись шире, обнажая ровные мелкие зубы.

– Да, – прошептал паренек, – да! Пусть будет так! Я буду первым.

– Ты смотришь, – прошептал вдруг чей-то низкий голос, – ты все видишь? Тебе нравится?

Ольга вздрогнула. Вот ведь психологи хреновы, знают, как клиента напугать, подумала она.

Несколько часов, не отрываясь, куря одну папиросу за другой, она смотрела, как из рук паренька стальным крючком извлекают вены, чтобы проложить их поверх кожи. Как, следуя рисунку, надсекают кожу на теле и заливают какой-то жидкостью. Порезы бугрились и вздувались, превращаясь в отвратительно розовые шрамы, похожие на опутавших тело змей с ободранной шкурой. Парень за все время не произнес ни звука, только улыбаясь шептал что-то и покачивал головой в такт скрипению рассекаемой обломанным лезвием скальпеля плоти. Под умелыми пальцами, отворачивавшими надрезанную кожу, на груди возникали жуки, раскрывшие крылья в полете. На несколько минут спина в плаще закрыла от нее парня. Ольга сбегала на кухню и налила еще стакан водки. Она чувствовала, как ее трясет от возбуждения, понимала, что это мерзко, но ничего не могла с собой поделать.

Впервые парень глухо застонал.

– Все, все, – успокоили его, – теперь отдохни.

Человек в плаще отступил в сторону, перебирая что-то на хирургическом подносе. Ольга увидела, что на месте лобковых волос паренька вывернутая кожа сложилась в паука-птицееда, державшего в лапах розовые шрамы паутины, раскинувшейся по обнаженному телу. Подкожный слой на месте отвернутого эпидермиса сочился кровью, стекавшей на вялый член и мошонку. Ольга поспешно глотнула из стакана.

– Как же ты жить будешь, мальчик, – прошептала она.

Прыгающими пальцами, достав последнюю папиросу, она закурила, глубоко вдыхая дым.

– Ты еще здесь, – спросил ее хриплый шепот, – не можешь оторваться? Отдохни и ты, продолжение завтра.

Глава 3

Он почувствовал опасность, но обернуться не успел. Тяжелый удар выбил землю из-под ног, бросил лицом на асфальт. Ни подняться, ни даже вздохнуть ему не позволили. Он почувствовал, как под новым ударом хрустнули ребра, как обломки их вошли в легкие, и задохнулся от боли, обиды и несправедливости. Новый удар перевернул его на спину. Он попытался рассмотреть нападавшего, но левый глаз затек от удара о тротуар, а из правого от боли безостановочно бежали слезы.

В нескольких десятках метров шумел Ленинградский проспект, был теплый весенний вечер. Начался дачный сезон, и Москва пустела субботними вечерами. Но ведь не может быть, чтобы люди совсем ничего не видели. Пытаясь позвать на помощь, он судорожно набрал воздух в пробитые легкие, но что-то тяжелое врезалось ему в лицо, губы лопнули, как перезрелые вишни и он ощутил во рту осколки зубов. Его подхватили под руки и куда-то потащили. Он задыхался от тяжелого смрада, низкий рев давил на уши, гасил и без того ускользавшее сознание. Пузырящаяся кровь с белевшими в ней осколками зубов толчками выходила из разбитого рта. Его бросили на землю. Ветки и листья кустов прошелестели по изуродованному лицу. Лишь теперь он узнал нападавшего. Узнал, хотя никогда его не видел и подсознательно ждал этой встречи. Собрав остаток сил, он поднял руку, надеясь, что этим спасет себя или хотя бы отсрочит гибель, но он опоздал. Раздался резкий свист, и пальцы обожгла дикая боль. Обессиленный, он откинулся на спину. Кто-то темный и смрадный склонился к нему, вглядываясь в разбитое лицо. Воздух больше не поступал в легкие, разбитые губы деревенели. Он сглотнул, чувствуя, как осколки зубов царапают пищевод.

– Ты не победишь, – прошептал он, давясь кровью, – ты никогда не победишь.

Дверь была тяжелая, металлическая, обшитая не ширпотребовским дерматином, а благородной, слегка лоснящейся кожей. Вместо банального глазка на подошедшего пялился объектив мини камеры с решеткой селектора рядом.

– Чего надо, – рявкнули из селектора в ответ на звонок.

– По поводу отпевания, – низким голосом прогудел звонивший.

– Погоди, сейчас узнаю.

Плотный мужчина среднего роста спокойно глядел в глазок камеры, пока не защелкали многочисленные замки и дверь не открылась.

– Я из церкви Всех Святых, – представился мужчина.

– Входите, святой отец, – пригласил небритый, но прилично одетый парень с покрасневшими глазами.

Священник вошел, опустив глаза, чинно поклонился хозяину. Он был в мирской одежде: скромном темном костюме и застегнутой под горло рубашке без галстука. Только по аккуратно подстриженной бороде, длинным волосам и особому, мягкому, понимающему и прощающему взгляду можно было догадаться, что перед вами служитель господа. Едва уловимый запах воска, ладана и еще чего-то, присущего только людям, много времени проводящим в церквях, словно плащом укрыл его фигуру в спертом, пропитанном табачным дымом и перегаром воздухе квартиры.