Книга Пилот мечты - Клим Жуков

— Да-а-а, — протянул я, чтобы как-то отреагировать на ситуацию, — ну и попал…

Вляпался я знатно. Хуже был бы только местный океан, где я рисковал тихо и без затей утонуть.

«Горыныч» упокоился в тысяче километров от зоны штурмовки. На карте место посадки обозначалось как Сумеречные Леса. Титанировое тело моего боевого коня пропахало широкую просеку среди деревьев. Точнее, среди наотарских макрофлорозоидов. Но будем говорить — «деревья». Сознание человека любит следовать знакомым шаблонам. Раз имеется лес, должны быть деревья — и точка.

С тем же успехом местную растительность можно было назвать цветами. Или папоротниками. Или грибами. Я не силен в биологии, тем более ксенобиологии, но флуггер окружали вовсе не деревья. Да полно, у меня нет уверенности, что некоторые формы вообще можно было причислить к растительности!

На левой плоскости флуггера лежал цветок. Пожалуй что цветок. Было в нем при жизни двадцать метров росту, а стебель в талии — метра полтора.

Справа от кабины покачивался бамбук подозрительно красного цвета. На его стволе то и дело открывались щели, откуда вырывался едва заметный лиловый пар. Этот веселый бамбучок определенно дышал. И вполне возможно, выдыхал он что-то потоксичнее кислорода или углекислоты.

Поверх фонаря кабины разлеглась лиана, покрытая веточками и листиками, а равно ресничками и иголочками. Вдруг лиане лежать надоело — и на меня уставились глаза! Да-да, целая батарея фасеточных глаз!

Лиана пришла в движение, шустро перебирая ветками, и уползла.

Дерево, в которое флуггер уперся носом, изрядно покосилось. И вот оно, недовольно фыркнув, извлекло из почвы десяток корней и отошло от помехи на пару метров. Его условно скажем кора (этакий весьма своеобразный ярко-зеленый глянцевый слой), поврежденная моим «Горынычем» при посадке, истекала желтым соком. К этой ране за минуту слетелся рой бабочек, которые покрыли ствол гирляндой совершенно цветочного вида.

Приглядевшись, я обнаружил, что бабочки, полакомившись желтым соком, и в самом деле превратились в цветы. По крайней мере они явно отказались от дальнейшего автономного существования, поскольку выпустили длинные щупы-стебельки, которые основательно укоренились в плоти дерева. В то же время крылья бывших насекомых свернулись так, что стали совершенно неотличимы от лепестков, формирующих чашечку цветка.

— Весело живете, — пробормотал я.

Лес был густой и вполне оправдывал свое название. Под его пологом царил сумрак, хотя Дромадер стоял почти в зените и жарил вовсю. И был тот сумрак наполнен псевдорастительной жизнью, названия коей отсутствовали в моем словаре.

— Включить аварийный маяк, — приказал я парсеру, вдоволь насмотревшись.

— Принято, — ответил тот приятным женским голосом.

— Доложи обстановку. Исправность оборудования, связь, тактическая обстановка.

— Флуггер к полету не пригоден, — констатировал парсер вполне очевидный факт. — Связь работает на прием, на передачу работает только аварийный маяк. Не могу засечь присутствия каких-либо аэрокосмических аппаратов, Анализ ранее принятых переговоров позволяет предположить, что в данный момент боевые действия в районе конфликта приостановлены, ведутся только поисково-спасательные операции.

— Великолепно! Как думаешь, нас найдут? — поинтересовался я.

Парсер защебетал, что, конечно же, всенепременно найдут в полном соответствии с планом поисково-спасательных операций и распорядком эвакуационных мероприятий.

«…И психологических методичек, — подумал я. — Наши премудрые военные психологи преотлично вправляют парсерам мозги насчет того, как вправлять мозги брату-пилоту вот в таких аховых ситуациях».

Если судить здраво, наличествует только один шанс из ста, что меня обнаружат в Сумеречных Лесах за тысячу кэмэ от места боя. А это означает перспективу пренеприятнейшей робинзонады.

Я поинтересовался у парсера, как понимать окружающее: шагающие деревья, лианы с глазами и порхающие птеродактилями пятиметровые цветки. Парсер сообщил, что биосфера Наотара, в основном, состоит из переходных растительно-животных форм жизни, классификаторно относимых к особому царству флорозоидов.

— Покидать флуггер не рекомендовано, — предостерег парсер. — Уровень выживаемости человека без специального снаряжения в местных лесах составляет двадцать семь процентов на месяц пребывания.

Да, месяц я здесь точно не протяну… Согласно грубой прикидке выходило, что статистика отводит мне только неделю.

Но флуггер оглядеть надо, и просто необходимо размять ноги, а то я с ума сойду в этой душегубке!

Убедившись, что маяк исправно пилит эфир, а пистолет Шандыбина заряжен и покоится в нагрудной кобуре, я полез наружу.

Автохтонных форм жизни я не опасался. До тех пор, пока работают сервоприводы скафандра «Гранит», я представляю собой бронированного монстра, не слишком ловкого, но практически неуязвимого.

Опять-таки, пистолет. Как показала история, для человека самый опасный зверь — другой человек, или иное мыслящее высокоразвитое существо. Еще древние римляне по этому поводу высказывались однозначно: homo homini lupus est!

Правда, эрудированный Коля Самохвальский говорил, что точный смысл поговорки переводом не отражается, и что для римлян соль ее была вполне положительной. Но для нас — их далеких наследников, все именно так: человек человеку — волк, причем в плохом смысле. Самые страшные монстры не умеют стрелять из пушек, а значит, угрозы не представляют. А люди — вполне. Могут и представляют.

С такими мыслями я спустился на жирную черную землю.

Что мы имеем?

«Горынычу» крышка. Аварийной посадки он не пережил.

«И все из-за маленькой хрени! — сокрушался я. — Цена этому дозатору двести терро. А без него вся моя машинерия — хлам. Вот ведь невезуха! Сдох бы он минут через десять, я бы уже болтался на орбите! Там меня нашли бы в сто раз быстрее».

— Человек человеку — волк, — повторил я тупо. — Что же именно Коля говорил о первоначальном смысле поговорки?

И я постановил расспросить Колю Самохвальского, когда вернусь на авианосец. Если вернусь. Если Коля вернулся.

Я вспомнил, при каких обстоятельствах видел его машину крайний раз. Он шел со своим ведущим из эскадрильи И-02 в полукилометре от меня. Как же звали ведущего? Фрайман? Кажется, так.

Когда началась свистопляска, они отстрелялись «Оводами», и тут между нами вклинился одинокий немецкий «Хаген» из группы прикрытия. Пара джипсов вышла в лобовую атаку… Видимо, пыталась прорваться. Прежде чем обоих мерзавцев нашли ракеты, один из них успел влепить в немецкий флуггер фатальную дозу излучения.

«Горынычи» Самохвальского и Фраймана скрыла огромная огненная каракатица — все, что осталось от суперсовременного истребителя. На радаре сплошная засветка, но мои живые глаза видели, что и с той стороны что-то взрывалось. И неслабо взрывалось! Колька, Колька, мы не были друзьями, но потерять тебя вот так… Как это все глупо!