Книга Небо Атлантиды - Антон Первушин

После того, как тосты были произнесены, большинство бутылок опорожнено, а шашлык употреблён по назначению, офицеры расселись в круг и пустили по нему гитару. Под перебор струн они пели песни о военной авиации, которые уже стали классическими. Прозвучали «Смерть истребителя» и «Песня о воздушном бое» Владимира Высоцкого, «Чёрный тюльпан» и «Камикадзе» Александра Розенбаума, «Серёга Санин» и «Капитан ВВС Донцов» Юрия Визбора. Потом, следуя заведённой традиции, перешли к песням из списка «народное творчество». У командира авиаполка оказался очень неплохой баритон и он задушевно выводил:

От Курил до Ейска не отыщешь места,

Где бы не летали мы с тобой.

В «Л-двадцать-девятом» и «Л-тридцать-девятом»,

Hа «МиГ-двадцать-один» и «Су-седьмом».

Жизнь летит стрелою, не суля покоя.

Но мы скажем тем, кто не поймёт:

С наше полетайте, с наше постреляйте,

С наше повозите хоть бы год.

Скоро нас заменят бывшие курсанты.

Только будем долго помнить мы

Взлёты и посадки, зоны, перехваты,

Взрывы среди мирной тишины.

Так выпьем за пилотов, выпьем за полёты

И за тех, кто должен улетать.

За бетон, за травку, за мягкую посадку,

За весёлых молодых ребят![22]

Следующая песня хотя и была посвящена той же теме, но, благодаря задаваемому гитаристом ритму, прозвучала куда оптимистичнее, и те, кто знал её, с воодушевлением подхватили:

Кто просчитает мне мои года?

Да и считать, наверное, не надо.

И я стремлюсь туда, где облака,

А не туда, где – рай безоблачного сада

Я тороплюсь опять понять, кто прав,

Хотя неправым быть кому охота.

Но снова мне себя понять пора,

И я взбираюсь по стремянке самолета.

Ревёт турбина. На приборы беглый взгляд.

Я лётчик-ас, я прирожденный лидер.

Я долечу, я верю в свой талант.

Тот, что внутри и не всегда снаружи виден.

И яростно играют желваки.

Комбинезон мой вымокнет от пота.

От благ земных, веселья и тоски

Меня уносят крылья самолета.

Когда упала стрелка до нуля,

Та стрелка, что зависит от турбины,

Как женщина, затихла вдруг она —

Любимая и сильная машина.

– Освободите быстро полосу.

Освободите, я прошу посадку.

На голове седеющей несу

Мне заданную в воздухе загадку.

Потом придёт заслуженно почёт,

Потом дадут заслуженно награду,

Но лётчик орденам не любит счёт:

Аэродром – не место для парада.

– Освободите быстро полосу.

Освободите, я желаю взлёта.

Меня встречает на стоянке «Су»,

И я взбираюсь по стремянке самолёта.

Когда командир закончил, Стуколин тут же потребовал, чтобы ему тоже аккомпанировали. Зная, какой у друга слух, Громов попытался отговорить Алексея от этой безумной затеи, но тот упёрся рогом. Тогда Константин сам взял гитару в руки, подобрал простенький мотив на два аккорда, а Стуколин с восторженным азартом заорал во всё горло, распугивая местных собак, сбежавшихся на запах шашлыка:

Мчусь поперёк нейтральных вод.

А там авианосец прёт

Из галса в галс, пытаясь этим с толку сбить.

А справа «Ф-15» жмёт, и ниже пара их ползёт.

Как гнусом, небо ими здесь кишит.

Седьмой американский флот

Пространство милями крадёт.

Но я не тот, что много лет тому назад.

Теперь я – с опытом моряк. Мой «Су» – не то, что робкий «Як».

И я могу устроить здесь им маскарад.

Друг друга знаем голоса,

Но заливает пот глаза.

Кто скажет, что тебя сегодня ждёт.

Бескрайний океан – не сон. А вот уж рядом «Орион»

Моторами, как дряхлый дёд, трясёт.

Конечно, это не война. Но чувств такая же волна.

Красавец-крейсер наш заснят в ходу, как пить.

Пиши, доллары – на счетах, и форма будет в орденах.

Работу смогут там такую оценить.

Эх, шваркнул бы я по винтам,

Послав инструкции к чертям.

Улыбки наглые смахнул бы с этих сук.

А то летят, куда хотят, снимают всех и вся подряд.

И часто это сходит с грязных рук.

В прицеле лампа «Пуск» горит

И в сердце боя страсть кипит.

Характер дали б мне славянский проявить…

По горловины я залит и, как струна, форсаж звенит.

Не одного из них сумел бы завалить.

Когда-то снимут все табу.

Напомним всякому врагу,

Что память вражья коротка.

За бой и труд цена одна, одна страда нам всем дана.

В дозоре дальнем Родина близка.

Но время кончилось моё.

Промчалось быстро, как кино.

Я ухожу отсюда в заданный квадрат.

Придёт на смену мне мой друг.

И те, кто вяжут этот спрут,

Всё осторожней из кабин своих глядят…

Подполковник Вересов, поддавшись хмельной ностальгии, выступил поскромнее Стуколина, исполнив медленно и печально песню «Застывший МиГ»:

В далёкой дали заграничной

У лёгких трубчатых ворот

На постаменте необычном

Застыл красавец-самолёт.

Давно в турбине стихли громы,

Компрессор песню не поёт,

А он как прежде, невесомый,

Всё устремляется в полёт,

И как подраненная птица,

Взметнувшись скошенным крылом,

Он много лет уже стремится

Дорогой на аэродром,

И словно просит, чтобы дали

Ещё хоть раз ему взлететь,

Уйти в заоблачные дали,

Покинуть враз земную твердь…

А мимо чудо-самолёта,

Стрелой пронзившего года,

Спешат пилоты на полёты,

Не замечая иногда,

Как он стремится с постамента,

Как с ними просится в полёт!..

И громыхая инструментом

Заправщик мимо проползёт…

Но каждый раз, когда устанет

От шумных буден и забот,

К нему придёт, надолго станет

В ночной тиши седой пилот.

И как с живым, как с давним другом

О чём-то будет он молчать…