Книга Сказочное Рождество - Элен Кэнди

Бен коснулся рукой колена Пейдж, и она тут же вскочила с дивана.

— Зачем ты это говоришь? — Пейдж отложила брюки Мэган и отвернулась от бывшего мужа.

— Я хочу, чтобы ты вспомнила, как нам было хорошо! — негромко произнес Бен, не отводя от нее глаз. — Ведь нам было хорошо, так?

— Так, Бен, так. Что было, то прошло! Прости, мне нужно работать. Сейчас уже восемь вечера. Думаю, через четыре часа тебя уже здесь не будет.

И, взяв брюки Мэган, выкройку и рулон атласа, она вышла из гостиной. Через минуту хлопнула дверь в ее спальне — и в квартире повисла тишина.

Такая же тишина повисла в палате Брендона Уильямса. Он лежал неподвижно и все время смотрел в окно, за которым на темно-сером фоне кружили большие хлопья снега.

Ему вдруг представилось, что ничего не осталось в этом мире, кроме беззвучно падающего снега. Нет ни его, Брендона — он всего лишь часть пустоты, — ни палаты, в которой он сейчас лежит, это иллюзия, галлюцинации измученного сознания... Нет ничего. Пустота.

Брендон медленно осмотрелся. В темноте он смог разглядеть силуэты предметов. Но и это показалось ему лишь игрой воображения.

Его нет. Он умер. По крайней мере он этого хотел. И у него прекрасно получалось это представить.

Если бы не письмо, которое ему принесли сегодня днем, если бы он не прочитал... Все бы было по-другому. Он бы не мучился так. Казалось, что прошлое не хочет оставлять Брендона и все время напоминает ему о себе.

Он закрыл глаза и попытался расслабиться, раствориться в воздухе. Тепло и тяжесть разлилась по его телу, но потом стало так спокойно и легко, что ему показалось, будто он парит над своим же телом.

Но тут дверь открылась и свет из коридора пролился в палату.

Брендон продолжал лежать с закрытыми глазами. Ему хотелось продлить это чувство невесомости. У него не было желания снова ощущать боль и тяжесть гипсовых оков.

— Вы спите? — спросил женский голос, который вернул его в реальность.

Брендон открыл глаза и молча чертыхнулся.

Ну зачем меня беспокоить? Мне так хорошо в пустоте! — хотел было закричать он, но не стал.

— Я не сплю, — шепотом ответил он.

— Тогда почему в темноте? — Габриель подошла к стене, где находился выключатель.

— Оставьте! Пусть будет темно. Мне так больше нравится, — остановил ее Брендон.

— Хорошо. — Габриель убрала руки в карманы халатика и сделала пару шагов в сторону больничной койки. — Я могу вам помочь?

— Нет. Все прекрасно. Спасибо, — ответил он и отвернулся от медсестры.

— Сегодня канун Рождества. — Габриель подошла еще ближе к Брендону. — На третьем этаже, в холле, собираются пациенты. Там елка...

— Я не пойду, спасибо, — отказался он. — Оставьте меня одного! И еще... — он сделал паузу, — если моя сестра позвонит, скажите, что я сплю после процедур.

— Процедур? — удивилась Габриель.

— Да, процедур... придумайте что-нибудь. Пусть она не приходит. Я хочу побыть один. Хорошо?

Габриель молчала. Больше всего на свете ее раздражала принудительная ложь, нелепая принудительная ложь.

— Я не буду обманывать вашу сестру. Сегодня канун Рождества...

— Да что вы привязались со своим Рождеством?! — закричал Брендон. — Я ненавижу Рождество! Ненавижу! Мне не нужно оно! Я хочу одиночества! Понятно?! — Он приподнялся на подушке и посмотрел на Габриель. Он не увидел ее лица, в палате по-прежнему было темно. Она стояла спиной к входной двери и поэтому теплый желтый свет, проливавшийся из коридора, только очерчивал ее невысокую тоненькую фигурку. — Простите, — извинился Брендон и снова положил голову на подушку.

— Ничего, — ответила Габриель и бесшумно вышла из палаты.

Снова повисла тишина.

8

Томас Джус покинул телецентр и вышел на улицу. Он отметил, что погода резко изменилась. Еще полчаса назад было ужасно холодно, а теперь розовые облака накрыли город словно мягкое пушистое одеяло.

Томас поднял голову и посмотрел на небо. Как ему хотелось, чтобы пошел снег. Сплошной стеной, белой непроницаемой стеной. Чтобы спрятаться, чтобы никто не видел его, Томаса Джуса, неудачника, который до сих пор не нашел своего предназначения в этом мире.

У него снова не вышло, опять не получилось... Ему пора бы к этому привыкнуть и стать сильнее, не обращать внимания на собственные неудачи, но он так не мог. Каждый раз ему становилось плохо, ему хотелось бежать куда глаза глядят, прятаться и страдать в одиночестве.

Сейчас у него было такое же состояние. Он устал. Устал оттого, что удача забыла к нему дорогу, и, похоже, навсегда.

Но почему, стоит мне взяться за дело, как я проигрываю, вызываю насмешки и недовольство окружающих? Что мне делать? Спрятаться или идти до конца? Отстаивать свои труды или сдаться? — думал он, не сводя глаз с неба, как будто ждал, что оно ему ответит.

Но небо молчало. И Томас решил, что оно равнодушно ко всему, что творится на земле. Как Томас ошибался!

— Прошу прошения, вы не подскажете который час? — спросил его мужчина, очень похожий на француза. — Боюсь, что мои часы встали.

— Десять вечера, — безучастно ответил Томас и снова поднял глаза к небу.

— Спасибо, — поблагодарил незнакомец в черном пальто и удалился.

Томас даже не заметил, как человек, по-видимому родом из Франции, исчез. И тут он вспомнил, что в десять вечера у него была запланирована вечеринка в кругу критиков, писателей и прочих личностей, занятых литературным трудом.

Небо дало ответ! Оно всегда отвечает устами близких и родных, а также обычных прохожих. Стоит только прислушаться...

Рождественская вечеринка проходила на первом этаже картинной галереи «Взгляд» на Инсейн-стрит.

Томас сразу же нашел это помпезное пятиэтажное здание, которое выделялось на фоне серых жилых домов своей вычурностью. Огромные окна в галерее переливались разноцветными гирляндами. Из то и дело открывавшихся стеклянных дверей доносилась громкая музыка.

Лично у меня сложилось такое ощущение, что те, кто находился на самой вечеринке, отличались от тех, кто проходил мимо этой галереи.

Здесь богема, элита общества, сливки, как будто кричала галерея «Взгляд», а ты, прохожий, лишь скисшее молоко, да и творог из тебя не получится!

Яркие вывески, кричащие вывески названий вечеринок: «Мы боги», «Олимп», «Избранные». Вульгарное, режущее глаз оформление было таким ярким и безвкусным, что становилось тошно.

Томас остановился у входа. Что-то его толкало войти внутрь, а что-то, наоборот, держало и не давало сделать и шага. Он мучился. Стоит ли ему туда идти? Что полезного для себя он сможет там найти?