Книга Форпост. Право победителя - Андрей Валерьев

— Ну чего ты выдумала, а? Всё ж наладилось. Всё будет хо-ро-шо. — Бригадир строителей подошёл к супруге и нежно её обнял. За последний месяц, что он провел в посёлке Лужина, Серый здорово изменился. У него появилась цель в жизни — сделать эту женщину счастливой. Приведённый Стасом в качестве бесправной рабочей силы, он стал свидетелем знакомства и «распределения» женщин. Его Ксюша отвергла все предложения и, визжа и царапаясь, отбилась от насильника в первую же ночь. Правда, тут ей помогла Надежда Фридриховна, которая наорала на чересчур темпераментного «жениха» и увела плачущую женщину к себе в дом. Через три дня Ксения с боем прорвалась в землянку рабочих к мужу, и Стасу ничего не оставалось, как отселить эту парочку в отдельный шалаш. У Сергея открылись глаза. То, что раньше он воспринимал как вынужденное сожительство, оказалось простым и настоящим счастьем.

— Всё у нас будет хорошо. И дом я тебе построю. И дети у нас будут.

Звонарёв ещё раз поцеловал жену и бодрым шагом, насвистывая какой-то марш, двинул умываться.

«А жизнь-то — налаживается!»

И в самом деле: синяки почти сошли, нос, правда, кривовато зажил, но ведь зажил же! А кроме того Геннадьич сделал просто-таки головокружительную по местным меркам карьеру. За две недели он из раба выбился в руководителя всей строительной индустрии! Даже за изготовление черепицы и добычу камня в развалинах отвечал теперь он. Вспомнив об этом, Звонарёв самодовольно усмехнулся.

«А всего-то — голова да руки».

Из пятнадцати семейных мужиков, считавшихся полноправными членами общины, только Док, благодаря своим знаниям, поднялся быстрее. Но тут уж ничего не попишешь — врач. А уж про десяток бессемейных кандидатов на вступление в общину — и говорить нечего.

Знания и умения Звонарёва серьёзно пришпорили строительный процесс в посёлке. Придирчиво посмотрев, кто как работает, Сергей вполовину сократил число строителей, повыгоняв неумех и активно обучая уму-разуму оставшихся. Дядя Гера только диву давался. Его дом, уже полгода строившийся ни шатко ни валко, закончили за неделю. Стас и Олег тоже скоро справят новоселье, а жилище Дока, завершавшее внутренний периметр, подняли почти наполовину. И хотя внутреннюю стену, шедшую от дома к дому, временно соорудили такой же, как и внешнюю, из кольев и толстых веток, но это уже было кое-что. Внутри огороженной территории посёлка появился небольшой форт. Или кремль. Кому как нравится.

Как следует позавтракав, бригадир отправился к землянке, где каждое утро происходил сбор строителей и небольшая планёрка.

— Семёныч, а где все?

Удивлению Звонарёва не было предела. Вместо пяти семейных строителей и пяти разнорабочих-кандидатов у землянки сидело двое хмурых мужиков из коренных, да, старательно отводя глаза, невдалеке топтался молодой парнишка из пришлых.

— Тут дело такое. Вчера поздно вечером Гера с Доком вернулись.

— Ну?

— Пешком, без оружия. У Лужина челюсть сломана в трёх местах и десяти зубов не хватает.

«Трындец!»

Ваню было до слёз жалко.

— Там? В том посёлке? Маляренко?

Семёныч, на правах старожила вхожий в дом Лужиных, кивнул.

— Он. Ночью Стас забрал Олега, всех молодых и пошёл его убивать. Даже мать не послушал. Так что нас тут, в поселке, всего трое осталось, да в мастерской Женька с Николаем Егоровичем. Всё. Ну и Лужин с Доком. Оба лежат.

— А с Доком-то что?

Семёныч зло сплюнул.

— А он там нажрался. Как дошёл — непонятно. Обезвоживание плюс тепловой удар. Шляпу, урод, потерял. Ладно, бригадир, что делать-то будем?

Серый поманил разнорабочего пальцем.

— Остальные где? Почему не на месте?

Парень отвёл глаза.

— Ушли. Не знаю, куда.

— Тьфу, мля! И эти сбежали.

— Папа, дай я тебя подстригу. А то ты зарос совсем. — Надежда Фридриховна мягко положила свои руки на плечи отца.

«Господи! Какой же он старый!»

— Надежда! — Голос деда Феди был, как обычно, скрипучий, с ноткой недовольства — постороннему человеку показалось бы, что дед чем-то страшно раздражён, но Надежда Фридриховна прекрасно знала, что это обычная отцовская интонация.

— Надежда! Чего с лицом-то?

— Перелом челюсти и зубы выбиты. Что за люди — изверги!

— Не у него! — Дед презрительно скривился. — Что у тебя с лицом? Всю ночь ревела?

Надя, несмотря на свои пятьдесят, вновь почувствовала себя маленькой девочкой.

— Да, папа. Из-за Стасика. Что с ним делать, не знаю. Он совсем неуправляемый. Меня не послушал — ушёл.

Женщина отложила ножницы и снова залилась слезами.

Ощущение надвигающейся беды, большой ошибки, появившееся у Надежды Фридриховны полгода тому назад, крепло день ото дня. Что-то пошло не так. Не правильно. В первые, самые тяжёлые месяцы задумываться об этом было некогда, надо было работать.

Надя слабо улыбнулась. Эти трудные дни оказались самыми лучшими днями её жизни за последние двадцать лет. Словно вернулась молодость, словно она снова попала в стройотряд, на БАМ люди, приходившие к ним, не делились на своих и чужих, а, закусив удила, весело и дружно впрягались в работу и тянули, тянули самих себя и её семью из первобытного состояния. А потом что-то случилось. Её любимые мужчины, самые умные и самые добрые, ожесточились. Почему? Зачем? Отчего? Надя не спала ночами, пытаясь найти ответ и не находя его. Люди, жившие в посёлке, незаметно, исподволь, изменились. Стали лицемерны и злы. Стали делиться и делить. На своих и чужих, на нужных и лишних. На первый сорт и второй. Многих изгнали, избили, унизили. Некоторых убили. Женщина закрыла лицо руками. Её сын, её первенец, самый любимый, самый коханый. Как он мог? Его слова, что всё это делается ради детей, её не убедили. Никто никогда здесь не угрожал детям. Их все любили и баловали, как могли.

Злоба может родить только злобу, насилие — только насилие. Внешне всё было, как раньше, но червяк беспокойства в её душе всё рос и рос. Надя чувствовала: грядёт беда.

— Стриги давай. — Фридрих Гансович выпрямил спину. — Стас не прав был, когда разорил тот посёлок. Я уж знаю, что говорю. Помню ещё, как нас раскулачивали. Мало я ему про свою жизнь рассказывал, мало.

Дед окаменел, вспоминая те страшные годы. Из одиннадцати братьев и сестёр в ссылке выжили только двое. Он и его старший брат Вилли.

— И второй раз он был не прав — когда врага за спиной живым оставил. И зятёк мой… а, ладно. Стриги.

Дед снова недовольно скривил губы.

Вечернее собрание впервые проводил дед. Лужин сидел рядом с замотанной и зафиксированной челюстью и тянул через трубочку бульон.

— Ты, как тебя… Звонарёв. Назначаю тебя старшим по охране, понял?