Книга Евангелие от Крэга - Ольга Ларионова

– Снег! – снова заорал он. – Разводите костры, сейчас пойдет снег, если исчезнет солнце…

Он бросился к куче одежд и принялся судорожно разбрасывать камзолы и штаны, прежде чем нашел подходящий плащ; к чести его будет сказано, что прежде всего он вернулся к принцессе и бесцеремонно, даже несколько грубовато закутал ее с ног до головы – сделал это он подозрительно умело.

– Ступай в дом и сиди там, пока я огня не спроворю, – велел он безапелляционным топом. – Эй, где тут разжиться дровишками?

Флейж помирал от беззвучного хохота, благо дамский капот с торчащими из-под него громадными сапожищами очень к тому располагали; Сорк хмурился, но молчал, ибо первое слово принадлежало принцессе, которая была растрогана до такой степени, что не находила ни нужных слов, ни подходящего топа. С ней обращались как с девочкой…

– Слушай, ты, гусь, – не выдержал наконец Флейж, – умерь свой пыл. Снег тут выпадет не раньше чем через половину преджизни, если по-вашему. Так что угомонись, пока ты меня заикой не сделал.

Харр недоверчиво поглядел на него, потом на принцессу; все еще сомневаясь, он запрокинул голову, всматриваясь в быстро темнеющее небо. Первая вечерняя луна между тем всплыла над восточной стеной и теперь, положив свой голубоватый округлый подбородок на каменную кромку, заглядывала в долину, словно дивясь нежданным гостям.

Лицо Харра побледнело – то ли от лунного отсвета, то ли от смертельного ужаса. Он вскинул руки, заслоняя собой принцессу от лунного света.

– Призрак солнца… – прошептал он, и этот шепот был страшнее давешнего крика. – Если его мертвый взор упадет на тебя, то все тепло твоей души…

– Милый Харр, – сказала мона Сэниа, легким прикосновением опуская его воздетые руки. – Это всего лишь первая луна, и мы видим ее ежевечерне. Не сомневаюсь, что твои сказания о призраках солнца весьма поэтичны, но сейчас настало время вечерней трапезы.

– Милостивая моя госпожа, – живо откликнулся Флейж, – пока мы не обзавелись тут кухонными сервами и всеми причиндалами для стряпни, не позволишь ли обратиться к Эрму, чтобы он прислал чего-нибудь, что сыщется в замковой поварне?

– Позволю, позволю. Мог бы и сам догадаться.

Флейж исчез с быстротой падающей молнии, и через секунду его голос уже доносился из шатрового корабля. Да, кстати о молниях, подумала мона Сэниа.

– Гуен! – крикнула она. – Ты тоже можешь позаботиться об ужине.

Громадная сова беззвучно сорвалась с места, которое она выбрала себе в качестве сторожевого поста, и умчалась вдогонку за солнцем. Харр было шарахнулся от нее, но потом оглядел с ног до головы Сорка, задумчиво почесал в затылке и с невыразимым сожалением скинул свой неподражаемый капот. Порывшись в груде одежды, он отыскал светло-серый камзол, весьма похожий на тот, что был надет на Сорке; натянул со вздохом.

– На столы подано! – донесся из корабля голос, воодушевление которого свидетельствовало о том, что подано обильно.

– Идем, Харр, – просто сказала принцесса. – Тебе как путешественнику будет любопытно.

Они ступили в шатер, освещенный всеми лампами и фонариками, которые нашлись на корабле. Харр по-Харрада застыл на пороге, и лицо его против воли приняло неодобрительное выражение.

– Что-нибудь не так? – любезно осведомилась мона Сэниа. – Ты – мой гость, так что скажи, что тебе не по нраву.

Гость замялся.

– Давай, телись! – подошедший Флейж легонечко хлопнул его по спине. – Еда стынет.

Гость еще раз окинул взором роскошное убранство помещения, золоченые – от сглаза – блюда, драгоценные кубки. Пошевелил валиками бровей:

– Я почитал тебя прекраснейшей и мудрейшей из женщин… во всяком случае, из оставшихся в живых. Но я никогда не заподозрил бы тебя в жадности…

– В жадности?! – воскликнули хором трое джасперян – так велико было их изумление.

– Ты несметно богата, – пояснил он, плавным движением разводя четырехпалые ладони, словно лаская ими колышащийся ворс бесценных ковров, несравнимо богаче любой стоялой караванницы. Так зачем же тебе понадобилось нанимать меня, отправлять своего супруга и преданных ему воинов на погибель в самый Ад – чтобы добыть еще один клад, не так ли?

Наступило неловкое молчание, прерванное печальным вздохом принцессы:

– Ах, вот оно что. Проследуй к столу, Харр по-Харрада. Ужин стоит того. А потом ты услышишь, может быть, самую грустную из всех историй, какие тебе приходилось узнавать… Прошу.

Все уселись. Однако гость не торопился приступать к еде – он внимательно и неоскорбительно всматривался в то, как едят джасперяне, затем по их примеру вооружился ножом и вилкой и принялся за сайгачий бифштекс с таким изяществом, словно с пеленок был приучен пользоваться столовыми приборами. Флейж округлил глаза, но, поймав предостерегающий взгляд принцессы, от шуточек воздержался.

Острые коготки царапнули локоть моны Сэниа – на скамье рядом с ней распластался Шоео. Она принялась кормить его спелым гранатом, мысленно отмечая, что фаза наиболее интенсивного поглощения пищи, пожалуй, уже миновала.

– А вот теперь, Флейж, ты без лишней торопливости можешь поведать нашему гостю, какая беда привела нас обратно на Тихри и заставила искать дорогу в ледяной Ад, – проговорила принцесса, слегка откидываясь назад и прикрывая ресницы, словно исключая себя из вечерней беседы.

Флейж, безмерно удивленный ее повелением, слегка оттопырил нижнюю губу: уж если рассказывать обо всем, что приключилось с ними на Тихри, то кому, как не ей самой было знать все подробности их далеко не добровольного пребывания на родине Харра? Или, на худой конец, она могла отдать этот мягкий, завуалированный приказ Сорку как старшему. Но она выбрала его. Не потому ли, что он был другом Скюза? Но тогда чего она от него хотела – чтобы легкомысленный, непостоянный Скюз, несравненный стрелок, впервые в жизни полюбивший по-настоящему, стал главным героем разыгравшейся трагедии? Но ведь Флейж-то не был свидетелем несчастья, постигшего его товарища. Там была только сама принцесса, а она почему-то не хочет открывать никому тайну гибели своего лучшего дружинника. Несомненно одно: имело место черное чародейство – и, возможно, заклятие молчания. Да, наверное, так и есть.

Он шумно вздохнул, как перед тяжелым препятствием, и начал рассказ. Повествование получалось суховатым и отнюдь не красочным – там, где не было места язвительным шуткам или откровенному скоморошеству, его красноречие являло миру позорную плешь.

Мона Сэниа слушала, отгородившись на редкость удавшейся ей маской усталой невозмутимости. Все так. Изуродованный с малолетства злополучный князь. Два сибиллы: выживающий из ума старый пень и расцветающий махровым цветом сукин сын. Огненнокудрая девочка, прозванная Светлячком. И ни разу – имя Скюза. Только – «один из нас, полюбивший ее и изведенный неведомой волшбой».

Флейж умолк, и в вечернем покое разлилась нестерпимая тишина. Мона Сэниа удивленно подняла глаза на Харра – за все это время он ни разу не прервал рассказчика, хотя явно принадлежал к тому типу певцов-самоучек, которые слушают других с небрежным, хотя и заинтересованным видом, как бы априорно отметая их как соперников, и время от времени отпускают глубокомысленные замечания. Но нет, с первых же слов печального повествования он, приоткрыв рот, замер в такой неестественной неподвижности, что, казалось, даже только что проглоченный кусок остановился у него в горле.