Книга Десантный вариант - Александр Зубов

— Это понятно. Ты знаешь, Миш, мне почему-то кажется, что мы еще увидимся. Есть во мне такое ощущение, хоть убей. Ведь может же такое случиться?

— Все может быть. Но я вот думаю, Сань, если все знать наперед, то и жить было бы неинтересно. И уж если мы не встретимся здесь, на этой грешной земле, то уж наверняка на небесах эта встреча произойдет, — Штромберг грустно улыбнулся и посмотрел на родителей.

Отец, теперь уже бывший советский инженер, стоял задумчив и строг. Седые виски и морщины говорили о трудно прожитой жизни. «Такой человек просто так не сорвется с обжитого места. Видно, что-то не так в нашей великой державе», — подумал Саша.

Орлов мог только догадываться, что позвало семью Штромбергов в дальнюю дорогу. В отличие от большинства евреев в Союзе, Штромбергу-старшему все в жизни приходилось достигать самому, без какой-либо поддержки. Талантливый инженер, он как через глухую стену пытался пробить свои разработки и идеи. В этом вопросе советская патентная бюрократия была впереди планеты. Работа на постоянное захоронение различных идей стала последней каплей терпения, которая выбила инженера Штромберга из седла. На чаше весов жизненного выбора стрелка качнулась в сторону свободы и надежды на то, что хотя бы часть творений увидит свет при его жизни, — естественное желание человека увидеть результат своего вдохновенного труда и вечного поиска. Инженер Штромберг не был наивен, что его идеи встретят с распростертыми объятиями в Израиле или на Западе, но из двух зол выбирают меньшее — простой человеческий расчет. Жаль было покидать страну и народ, который он любил, несмотря ни на что.

Вокзал гудел как улей. Мать Миши, по-восточному красивая, вытирала платочком заплаканное лицо. Неизвестность пугает всех, но особенно женщин. Они, как создания природы, по призванию своему должны иметь постоянное место обитания, и с возрастом эта жажда постоянства усиливается.

Из вокзального громкоговорителя прохрипело объявление о прибытии поезда. Штромберг-старший взглянул на наручные часы и, обратившись к Орлову, сказал:

— Ну что, Александр, давай на посошок по русскому обычаю. Эх, жизнь-малина, сколько было друзей-приятелей у меня, а только друг сына пришел проводить. Ну так, конечно: Израиль-то не друг Советского Союза. Да и городок наш маленький — все на виду. Проводишь еврея в Израиль — попадешь на заметку. Сынки, мотайте на ус!

Он достал из дерматиновой сумки бутылку «Столичной» и три складных пластмассовых стаканчика. Сунул их сыну и Саше, несмотря на немного ошарашенных ребят, залихватски встряхнул бутылку и, ударив по донышку, выбил пробку. Затем, не пролив ни капли, поровну разлил. Жена по-азиатски равнодушно смотрела на традиционную русскую церемонию «на троих».

— Ну, будем, — сказал Штромберг-старший больше себе, чем ребятам, не чокаясь, одним глотком проглотил водку и засмеялся горьковатым смехом: — Ну, кто теперь на земле обетованной не поверит, что я — русский еврей? Эх, Саша, вырастешь — поймешь, что есть евреи, а есть жиды!

Саша и Миша выпили, давясь, чувствуя чужой для себя вкус водки.

Лязгая железом, остановился поезд. Толпа отъезжающих-провожающих бросилась к одному из вагонов, в который только и сажали людей из этого городка. Мишка быстро пожал руку другу, в этот миг глаза его блеснули и, не глядя ни на кого, схватив огромный чемодан, втиснулся в толпу спешащих на посадку. В этом чемодане было все имущество семьи: чертежи и разработки Штромберга-старшего, который наивно полагал, что все это можно будет увезти из Советского Союза. Мишка уже поднялся в тамбур вагона, когда его отец крепко пожал Саше руку и, взяв под локоть жену, прикрыл на секунду глаза, как бы прощаясь навсегда с тем, что он оставлял в России…

Через пять минут перрон опустел. Ни толпы, ни поезда — лишь теплый летний ветерок гнал бумажный мусор. Пусто и тоскливо стало на душе у Сани Орлова. Он побрел по привокзальной площади, украшенной выцветшими до белизны транспарантами «СССР — оплот мира» и «Достижения научно-технической революции — в жизнь»… Да и что можно чувствовать, когда провожаешь единственного друга навсегда?

Саня Орлов

Утро было пасмурным, поэтому совсем не чувствовалось, что сегодня выходной день. По воскресеньям Орловы всегда завтракали вместе: отец, мать и Саня, если Орлов-старший не дежурил в больнице. Такая семейная традиция.

— Саш, ты идешь завтракать? — крикнула мать с кухни.

— Иду, иду, — отозвался Саня.

«Ну что ж, — подумал он. — Вот и скажу сегодня о своем решении. Чем раньше узнают, тем лучше».

Незатейливый завтрак из яичницы казался таким же серым и заурядным, как и пасмурное утро. Когда стали пить чай, Саня обратился к родителям издалека:

— Мишку с семьей проводил вчера. Пора и мне к какому-то берегу приставать.

— И что надумал? — спросил отец.

— Буду поступать в военное училище, — выпалил Саня.

— Господи! — воскликнула мать, резко поставив на стол чашку с чаем, едва не расплескав ее. — У всех дети как дети, а наш… Вон Борис Савельев в политехнический будет поступать. Олег этот… высокий, забыла фамилию… в строительный. Ты что, тупее их, что ли, или учишься хуже? Зачем тебе военное училище? Мотаться по стране всю жизнь?.. В какое училище ты собрался?

— В Рязанское десантное, — ответил Саня, ожидая негатива и раздражения родителей.

— Час от часу не легче! — взмахнула мать руками. — Да там одни смертники! Или калекой останешься на всю жизнь. Саша, подумай хорошо. Ладно, пусть военное училище, но только не это. Вот хоть взять Кравцова с нашей улицы. Окончил политическое…

— Лучше уж финансовое, — перебил, усмехнувшись, отец, — там еще спокойнее, сиди в бухгалтерии в мундире, дебет-кредит считай.

— Ты что, отец, говоришь? — возмутилась мать. — Ты о сыне подумай!

— Да не переживай ты так. Ты знаешь, что десантное училище — единственное в стране. И туда такой отбор — и медицинский, и конкурс… Наверняка на экзаменах отсев большой. Туда идут ребята-спортсмены: разрядники, кандидаты в мастера, мастера спорта. А у Сани в этом плане — ноль. Так что он вряд ли поступит. Только время потеряет напрасно. Не распаляйся, мать. С другой стороны, в нашем роду много было военных, и профессия офицера не хуже инженера. Риск стать калекой — так ведь все под богом ходим… Саш, ты это окончательно решил?

— Да. Окончательно, — ответил Саня. Он немного опешил от доводов матери и отца, но вида не подал. С детства Орлов-младший был очень упрям в достижении любой цели, и то, что сказали ему родители, лишь укрепило решение.

— Ты, подумай, сынок, еще, — уже мягче сказала мать, — ведь правильно отец говорит, время только потеряешь.

— Хорошо, мам, я подумаю, — ответил Саша.

— Время пока терпит, — продолжил отец мысль матери.

* * *

Подойдя к дому Шарова, Саша постучал в низкое оконце. Никто не отозвался. Постучал громче. Тишина. Саша толкнул дверь, та оказалась не заперта. Когда он вошел в дом, то наконец увидел бывшего майора, отрешенно сидящего за столом. Перед ним покоилась початая бутылка водки и незамысловатая закуска из кильки в томате и зеленого лука. Налитый стограммовый стаканчик накрыт куском хлеба. Второй стаканчик был пуст. «Уже принял на грудь», — подумал Саня, глядя мельком на раскрасневшегося ветерана.