Книга Охота на Сталина - Вячеслав Хватов

Но вот, похоже, насчет Суровова Сергей ошибался. Постепенно до него стали доходить слухи, что им предстоит какое-то серьезное дело. Там что-то краем уха услышал, тут что-то краем глаза увидел. И самое главное, похоже, московские смежники знали об этом гораздо больше Сурововских. На Волкова, Аркашку-бульдога, хорька и других смотрели как на ходячих покойников. Но относились к ним с уважением и, пожалуй, даже с жалостью.

— Смертники, — пошутил как-то курьер. Волков смерти не боялся. В лагере и не через такое прошел. И о судьбе своей он не беспокоился. Терять Сергею было нечего, и с прошлым его больше ничего не связывало. На родных бы вот только разок глянуть. Но в Степановке ему, «врагу народа» появляться было нельзя.

А вот остальные дергались. Хорек, так тот вообще не помнил себя от страха. Туповатый Бульдог прятал свой страх за агрессией. Волков недолюбливал их обоих. И опасался. Черт его знает, чего ожидать от труса и садиста.

Что же касается Суровова… Вон он сейчас тоже сидит и дергается. Уставился своими бесцветными глазами на здоровяка с голубыми полковничьими шпалами и жует свою нижнюю губу. Волков еще на аэродроме под Москвой узнал в нем того заблудившегося велосипедиста. Вот по этим бесцветным глазам, да еще по чудным крагам и узнал.

Наверное, Сергей должен быть благодарным Суровову, за то, что тот вытащил его из лагеря и не дал сгнить на нарах, но отчего-то чувства благодарности не испытывал.

Конечно то дело, которым занимался их блок Волков считал правым. Столкнувшись со зверствами НКВДешников и увидев, сколько невинноосужденных кормят вшей по лагерям, он понял, что нужно что-то менять в этой системе. А раз система, как рыба, гниет с головы, то с этой головы и надо начинать.

Сергей, ошеломленный своей догадкой, застыл в дверях.

Че встал? Проходи, — Аркашка подтолкнул его в спину.

Полковник не обратил на вошедшего никакого внимания и продолжал сидеть за столом, выпуская одно за одним сизые кольца дыма, которые, постепенно теряя форму, разбивались о стеклянную дверцу шкафа.

Суровов же наоборот вскочил и как челнок засновал от окна к шкафу и обратно.

Атмосфера в комнате постепенно накалялась. Сергей стоял и не знал что ему делать.

— Хвоста не привел? — то ли у него, то ли у Бульдога спросил Суровов.

Они оба одновременно помотали головой.

— Смотри у меня, — опять не известно кому погрозил кулаком руководитель ячейки «правотроцкисткого блока «.

— Продолжим, — с ленцой в голосе то ли спросил, то ли предложил полковник.

— Отчего же не продолжить? — Суровов плюхнулся обратно на диван и, обхватив себя за плечи, принялся постукивать пальцами по коже своей куртки.

— Значит, самолет я тебе обеспечу вовремя. Только учти, рейд будет беспосадочным. То есть тебе и твоим орлам в крайней точке придется прыгать с парашюта.

Суровов поморщился.

— Что, уже заранее в штаны наложил?

— Брось ты этот свой солдафонский юмор. Просто хочу знать, что, остаться в стране совсем нельзя?

— А оно тебе надо? Хочешь, чтобы с вами как с теми по Кирову разделались?

— Но ведь вас Сам курирует! Неужели даже он не обеспечит…

— Да ладно, — полковник махнул рукой, — это такой фрукт, даром что не Ягода. Ничего он не курирует, только не мешает и все. Наивный. Он думает, что Троцкий что-то решает и надеется вовремя вскочить в нужный вагон.

— Правильно. Любой бы на его месте не захотел бы быть младшим помощником старшего дворника. Ну да бог с ним. Скажи мне, Георгий, неужели даже после того, как мы уберем Кобу, здесь будет так опасно.

— Еще как. Ведь тогда-то и начнется все самое интересное. Каждый ведь ведет свою игру. Наши люди наготове, но ведь эти янки со своим замшелым крылом троцкистов с самим Львом Давыдовичем во главе сложа руки, сидеть не будут. Да и Ежов свое слово скажет. Берию скорее всего сразу в расход. Всесоюзного старосту, Буденного и его друга Климента в лучшем случае на заслуженный отдых. И пошло-поехало.

— Значит все-таки Сталина того… — вырвалось у Сергея.

Полковник одновременно с Сурововым посмотрели на Волкова так, будто перед ними стояла бессловесная скотинка, которая вдруг заговорила человеческим голосом. Потом они переглянулись.

— Давай-ка без имен, — Глеб вскочил.

— Ну хорошо, о деталях позже, — полковник тоже встал и, поручкавшись с Сурововым, вышел.

Глава ячейки крутанулся на каблуках и позвонил в колокольчик. В комнату потихоньку начали подтягиваться остальные члены ячейки.

Ну и дисциплина у нас. Сергей снял, наконец, шинель и, повесив ее на спинку стула, сел.

— С завтрашнего дня все вы меняете квартиры, дорогие мои товарищи, — начальник окинул взглядом собравшихся. — Лафа закончилась, начинается работа. В целях повышения эффективности нашей деятельности руководство приняло решение перевести всех на казарменный режим. Это не касается Волкова и Буль… Северцына. Все. Все свободны. Волков и Северцын останьтесь для дальнейших инструкций.

Трамвай, на котором он возвращался домой, встал кварталах в двух от Красной Пресни, и когда Сергей добрался домой, было уже далеко за полночь. Голова гудела от переизбытка усвоенной за сегодня информации. Волков с трудом стащил с ног сапоги, кинул на кресло шинель, и прямо в мундире завалился на кровать. Голова болела все сильнее.

Надо бы добраться до кухни и налить водички. Без аспирина не обойтись.

Он, сделав над собой усилие, приподнялся на кровати. Маленький взрыв в голове, казалось, разметал мозги по комнате. Стены начали медленно заваливаться, дверной проем поплыл куда-то влево, и в следующий момент у Сергея потемнело в глазах.

— Ты уверен, что доза смертельная? — Суровов нервно постукивал карандашом по краю стола.

— Неужели ты сомневаешься в компетенции специалистов СД? Да, давно ты не был в Германии, Эрих, — полковник подошел к окну, — не беспокойся, все будет как надо, и Северцын вот-вот доложит о результате.

Просветление наступило почти мгновенно. Звон в ушах уже почти затих. В правый бок упиралось что-то жесткое. Лежать было неудобно. С кровати как будто сняли все белье заодно с матрасом.

Волков пошарил рукой. Точно, какие-то доски. Он протер глаза. Сквозь щели в стенах из неструганных досок еле-еле пробивался свет. Он привстал.

Все было, как и тогда в конце октября тридцать седьмого. Те же нары, та же зияющая прорехами крыша барака и тот же пробирающий до костей холод. Вот только есть от чего-то не хочется и гарью какой-то все время воняет.

— Гляди очухался. А я, было, подумал, еще одного нам с тобой тащить, Михеич, — маленький мужичок, с растущей клочьями бородой, приподнялся и внимательно посмотрел на Сергея.

— Да, третий с утра — это перебор. Хотя вон в крайнем бараке по двадцать за день выносят. Не завидую я им. На трассе навьебываешься, а потом еще жмуриков таскай, вместо того чтобы хоть свои законные шесть часов поспать, — тощий, жилистый старик даже не посмотрел в сторону Волкова.