Книга Фотография - Пенелопа Лайвли

Элейн слышит его, но внимание ее приковано к собственным заботам. Обдумыванию сегодняшнего заказа, планам будущей работы и прочим, более мелким, нуждам. Королевские лилии на фоне ограды из тесаного, уложенного без раствора камня сменяются мысленным проговариванием будущего неприятного разговора с чересчур расчетливым поставщиком комплексных удобрений; зрелище рябины китайской в саду — воспоминаниями о том, как они с Полли бродили по Коббу на курорте Лайм Реджис; она всегда вспоминает об этом, когда смотрит на расписанное цветами блюдо, красующееся теперь на комоде, — блюдо она привезла оттуда. Полли восемь с половиной, на ней розовые шортики и футболка. «Можно мне шоколадку?» — клянчит она. Элейн же раздумывает, стоит ли тратиться на фарфоровое блюдо Викторианской эпохи, которое она присмотрела? «Можно?» А Ник где? Почему не занимается ни фарфором, ни шоколадкой? Но Ника нет, и на этом воспоминания обрываются. Должно быть, вскоре она вернулась в антикварную лавку и купила блюдо, но самого момента покупки не помнит, как не помнит и того, получила ли Полли вожделенную шоколадку. Наверное — это же Полли.

Теперь она видит новое воплощение Полли — та точно уменьшилась: ей годика четыре или около того. Она танцует. Пляшет с Кэт в гостиной еще их прежнего дома. Играет музыка — магнитофон, радиоприемник? Элейн даже слышит слова песни: «Начинаем мы хоровод, мы хоровод, водить хоровод». Мелодичный, подкупающий своей безыскусностью мотив. На их лицах — восторг, улыбки и полная отрешенность. Полли смотрит снизу вверх на Кэт, и они снова принимаются кружиться. Так бы они и танцевали до скончания веков.

Определенно глицинии для того особняка в Суррее — но вот стоит ли сажать лук? Завтра она должна поработать над новой книгой, которую ей предложили написать, позаниматься с Пэм, встретиться со своими бухгалтерами. Ник все еще разглагольствует, и ее размышления прерываются — она принимается пристально рассматривать его левое ухо, воскрешая в памяти их первую брачную ночь, а точнее, утро после первой брачной ночи: она проснулась и обнаружила, что с удивлением созерцает розовую завитушку, лежащую на подушке рядом с ней. Раньше ей ни разу не доводилось разглядывать чужое ухо так близко и так пристально; так вот, значит, что такое брак, подумалось ей тогда.

Теперь же она почему-то принимается раздумывать, смогла бы она отличить ухо Ника от уха кого-нибудь другого. Узнает ли она его, если увидит отдельно от всего остального? Скажем, если его пришлют в конверте, как, говорят, делают похитители людей.

— Конечно, путеводителей сейчас масса — вроде «прогулки по…», — говорит Ник, — но тематические — это будет нечто новое. Потом можно будет продолжить — исторические, ботанические, да мало ли еще какие… — Он замолкает. — Почему ты так на меня смотришь?

Элейн отгоняет прочь мысли, вызванные созерцанием его уха, и вопросы, возникшие с ними, тоже.

— И кто же будет совершать эти «прогулки» — ты сам?

— Да времени нет. Наверное, нужна целая команда. Может, девушки, которые работают в саду…

— Нет.

— Конечно, надо будет подумать о деньгах на мелкие расходы…

— «Девушки, которые работают в саду», как ты выражаешься, — это студентки, изучающие садоводство, а не просто наемные работницы. — Элейн встает. — Кофе хочешь?

— Да, если сваришь. Завтра планирую устроить небольшую рекогносцировку на местности. Тут поблизости. Только чтобы идеи появились. Так что не против, если я возьму твою машину?

— Против. Мне надо будет съездить в супермаркет. Если, конечно, этим не озаботишься ты.

Ник больше не настаивает, как собирался до этого. Он лишь меняет тактику:

— Не беспокойся. Съезжу, когда мою починят. На самом деле надо бы подумать о том, чтобы сменить мне машину. Эта уж слишком часто ломается.

— И на что же мы ее заменим?

— Да вот, я подумал, неплохо было бы прикупить новую модель «рено», знаешь, как в рекламе. Красную. Всегда хотел красную машину.

— Я не спрашиваю: на какую машину? Я спрашиваю: на какие деньги?

А вот это уже чересчур. В семье существовал негласный договор: не упоминать, что счета в этой семье оплачивает Элейн. По крайней мере, сам Ник предпочитает об этом умалчивать.

Он корчит гримасу. Пожимает плечами. Она зовет это «взгляд побитого щенка». Лет двадцать назад это ее обезоруживало, но теперь этот взгляд потерял над ней былую власть.

Элейн принимается варить кофе. В кухне воцаряется тишина: видно, что хозяйка здесь не только готовит еду, но и работает. Повсюду имеются доказательства этого: на висящей на стене доске — записки от сотрудников фирмы, рекламные плакаты книг самой Элейн, на подоконнике — поддерживающая рамка, горшки с тем-то и сем-то, медный кувшин, наполненный цветами ириса сибирского. Так что Элейн не чувствует этой тишины — все кругом говорит о работе. Запись на доске напоминает ей, что скорее надо сменить газонокосилку, чем злополучную машину Ника; ирисы вызывают в памяти мысль о том, что заказанные луковицы запаздывают. Но все эти мысли протекают на фоне тяжких раздумий о том, что случилось, чего не случилось, да и о жизни в целом. Она чувствует раздражение, напряжение и усталость и даже легкое негодование. Молча ставит кружку кофе перед Ником, в то же самое время говоря про себя: тебе хорошо, ты спокоен. Ты во мне уверен.

И всегда прежде всего был уверен во мне. Но ты ошибался. Я не такая, какой, может быть, казалась. Иногда я была совсем, совсем далеко от тебя. Особенно однажды. Имей в виду. Зазвонил телефон.

— Я подойду, — твердо сказала Элейн.

Это Полли.

— Наконец-то! Еле дозвонилась… — И Полли пускается с места в карьер.

Элейн представляет ее — как она, закинув ноги на диван, сидит в своей маленькой квартирке в Хайбери (ипотека стоит немерено, но там так классно, и от метро две минуты). У Полли выдался трудный день на работе, она выжата как лимон — никто и подумать не мог, что новые клиенты окажутся такими въедливыми, — она как раз собиралась сходить куда-нибудь с друзьями расслабиться. До выходных она позвонит снова, может, заскочит на обед в воскресенье, а сейчас просто звонит узнать, как дела — «бешеная неделя была, берегите себя, пока».

Голос Полли наполняет кухню, точно послание с другой планеты, — в определенном смысле так оно и есть. Элейн достаточно осведомлена о жизни дочери: она много работает и умеет отдыхать, она целеустремленна и вкладывает всю себя в любое дело, за которое берется. Полли — веб-дизайнер тридцати лет. К тридцати четырем она собирается открыть собственное дело и подумывать о ребенке. Правда, у предполагаемого ребенка пока нет отца, но всему свое время. Элейн ловит себя на мысли, что ей нравится стратегический подход дочери к жизни. Годы расписаны по месяцам, цели и их достижение; новый ковровый настил для квартиры, когда повысят зарплату, новая работа — к следующей весне, порвать с Дэном к Рождеству, если отношения зайдут в тупик. Именно подобный подход предполагают потенциальные работодатели, когда задают на собеседовании вопрос: чем вы предполагаете заниматься через пять лет? Или, может быть, подобные вопросы и сформировали мировоззрение ее, Полли, поколения? Сама Элейн в тридцать лет боялась даже предположить, чем будет заниматься через пять лет… или, скорее, чувствовала, что думать об этом — значит искушать судьбу. Разумеется, она не смогла бы дать уверенного ответа, признаться хотя бы в каких-то устремлениях — ее бы подняли на смех. Она не может не восхищаться этой смесью прагматизма и положительных намерений; подобная атмосфера подошла бы и ей. Хотя сама она преуспела благодаря тяжелой работе и предприимчивости, но не расчетливому карабканью вверх.