Книга Мертвые не плачут - Сергей Абрамов

– Двадцать четвертый пошел.

Разница у них не так и велика, но и она для Первого – как пропасть: другого края не видно. Парень практически – ровесник брата Пастуха. И так же не смотрит дальше сего дня: завтра – так оно завтра и состоится…

– Я тебе денежку привез, – сказал Пастух, уходя с ненужно начатой темы.

– Я понял. Только, знаешь, мне твои котлы нравятся. Оставь их у меня. Хочешь – доплачу. Сколько спросишь?

Сказать бы: оставь их себе, денег не надо. А все ж не скажешь: Первый его запомнит именно за эту не очень мотивированную благотворительность. И впрямь: то сотки не хватает на бензин, то с барского плеча часы дарит незнакомому парню. Ненужная оказия, сказал бы Комбат. Он много забытых слов говорил, а Пастух их запоминал.

– Полторы сверх долга, – назвал цифру Пастух.

– Перебор, – не согласился Первый. – Они ж у тебя не новые, игранные. Еще штуку дам.

Пастух подумал для верности.

– Ладно, Первый, не торгуюсь. Деньги нужны. Чего-то у меня месяц хреновый выдался…

Парень достал из кармана рубахи синюю ассигнацию, протянул Пастуху.

– Не бзди, развиднеется. Ты сам-то откуда?

– Оттуда. – Пастух взял деньги, спрятал в карман. И чуть притормозил, вроде бы сочувственно рассматривая Первого. – Ночевать-то когда собираешься?

– Вот отвезу, да там и заночую. У Хозяйки за Городом усадьба. И домик для обслуги имеется. Удобно.

– А Хозяин как к этому относится?

– К чему этому? К тому, что обслуга рядом ночует? Спросил тоже!.. Ему все глубоко по фигу: есть кто рядом, нет кого рядом. Приехал, пожрал и – в койку. Жена его не видит, он жену не видит… Да он вообще никого в доме в упор не видит! Вон, утром в Столицу улетит и до следующего понедельника – ку-ку. А жена его о том от меня узнала. Но ей тоже все по хрену…

– А ты от кого узнал?

– От его водилы. Тот рад до усрачки, что три дня роздыху поимел.

– А ты, выходит, не поимел? Завидуешь?

– С чего бы? Мне работать пока не в лом. А отдыхать и среди работы можно… – засмеялся.

И ведь не играл. Ему и вправду все пока – не в лом.

– Ладно, Первый, пора. Мне еще ехать и ехать, а на дворе – ночь. Удачи тебе.

И пошел к стеклянным дверям.

Нормальный, в принципе, пацанчик. Живет нынешним днем, кайф ловит, про завтра не заморачивается. В досье Службы о нем – три строчки: родился, учился, работает, дурные привычки не выявлены. А он их и не нажил пока.

Думал – навсегда прощаются, а выходит, нет: завтра они в одном месте смогут сойтись. Или не смогут, если точно. Время нынче – четверть за полночь, а езды им с Хозяйкой – минут пятнадцать по ночному пустому шоссе. Только ближе к часу на месте окажутся. Типа – дома. А завтра Пастух к этой поре уже должен будет покинуть поместье Мэра. С концами. И – со щитом, то есть со сделанным делом. Вариантов нет.

Мэр не сможет поехать завтра в Столицу. Наставник о том утром узнает: доложат ему…

Доехал до дома, оставил машину на соседней улице, поднялся в квартирку. Проверил, все ли на месте. Все было на месте: сумку из машины забрал, все свое – в сумке, что-то – за шкафом. Кое-как душ принял, вода текла слабо, и лег спать. Он знал, что должен выспаться перед акцией. До упора. Привычка у него такая появилась, когда Наставник его из спецгруппы в Стражу вытребовал. Все же какое-то, пусть и махонькое изменение железного военного режима в пользу не железного человеческого организма.

Хотя, по сути, до сих пор военного от макушки до пяток…

И ведь выспался. Проснулся аж в половине двенадцатого дня, чуть не полсуток проночевал.

Времени для подготовки у него оставалось – пропасть. Лечь в дозор с биноклем он собирался в восемнадцать ноль-ноль. Или около этого, смотря, как дорога ляжет. Рановато, конечно, зато спокойнее. Примерный график вечерней жизни семьи он позавчера от души понаблюдал. Что увидел, то и на ум занес.

А что занес, то и на ус намотал.

Итого – три варианта… Нет, четыре! Четвертый – Мэр опоздает, приедет после жены.

Ну и что?.. Отменить казнь невозможно. Перенести?.. Возможно, в принципе, но… тоже невозможно. Мэр утром должен улететь в Столицу, как сообщил Первый. Не исключено, соврал юниор или чего-то не так услыхал. Не важно! Важно то, что Наставник не жестко, но обозначил сроки на все про все. С большим перебором. Пастух уже отыграл у этого перебора один день, и еще отыграет. Наверно. Мало ли как следующие акции строиться будут…

Вывод?

А он прост. Его в свое время Комбат сформулировал: лишний мертвяк всегда нелишний. Точно? Для войны – да, просто и точно. Но для казни – неприемлемо. Вот и весь вывод.

Еще один? Посложнее предыдущего, но вариантов нет: приговорен один. Значит, и казнен может быть только он, один, приговоренный. На вульгарное убийство Пастух не подряжался. Да и Наставник избыточных действий не одобрит…

До минувшего года Пастух, работая в спецгруппе Службы Разведки, не заморачивался подобными страданиями: один – не один, виновный – невиновный. Разведка не корила своих исполнителей за невольное перевыполнение плана по ликвидации. Но там никто и не стеснялся этого термина – ликвидация, а ликвидированные погибали от пули, от яда, в автокатастрофе, тонули в море, в реке, в ванной, падали с крыш и даже с самолетов etc. И полиции разных стран чаще всего расследовали именно насильственные и – очевидно! – заказные смерти. Как уж случилось. Главное – смерть, то есть результат. А всякая насильственная легко может потянуть с собой пару-тройку случайных. Автомат или граната или автомобиль – они ж не разбирают, кто прав, а кто нет, кто подельник, а кто просто поодаль в носу ковырял…

Теперь – иное. Теперь каждое движение надо просчитывать на возможные и невозможные последствия. И не допускать оных.

Другая работа, другие правила. Приемлемые для Пастуха и жутко увлекательные. Высшая, если честно, математика по сравнению с прежней работой.

И все же: какие существуют риски?

Сам спросил, сам и ответил: никаких. Разве что временные. Но это его, Пастуха, проблемы, ими ни с кем не поделишься и в случае чего его никто не пожалеет. Тем более – Командир.

Вывод? Доживем до полуночи. Не так и много осталось…

Он долго и скрупулезно вычищал съемную квартиру от… да от себя и вычищал, от своих случайно уроненных спичек, бумажек, от своих отпечатков на том, к чему прикасался или мог прикоснуться, от остатков пищи, от запаха своего, наконец. Порвав на куски хозяйкину простыню, протер все. И квартиру проветрил, как уж получилось: зимой, конечно, было бы быстрее и надежнее. В остатки простыни собрал остатки своего пребывания, а еще вещи свои нужные собрал в бездонную сумку. Положил, как и договаривались с хозяйкой, денежки за месяц на кухонный стол, придавил стаканом. Вышел в носках на площадку, обулся там, запер дверь, ее тоже протер – где касался, а ключ скинул в почтовый ящик.