Книга Четвертый звонок - Марианна Гончарова

И, видя его ухмыляющуюся сытую физиономию, машу безнадежно рукой и убегаю в гримерку переодеваться.

В это время в холл на крики выбегает Зигмунд:

— Что такое, Филипп Семенович?! Что за скандал?! Что за шум?!

Филипп Семенович разводит руками, театрально кланяется и по-лакейски докладывает:

— Э! Ваш народный артисткэ наконец-то прибыли.

Репетиция мюзикла «Бременские музыканты» в детском театре «Трудный возраст».

Вижу, что пришли не все.

— Где, — спрашиваю, — осел, петух, собака, кот?! Куда они делись?

— На примерке, — отвечают мне.

Пока я что-то объясняю Королю и его охране, пока Принцесса и Трубадур распеваются у рояля, чувствую, что за моей спиной появилась и стала топтаться какая-то группа участников. Двигаются синхронно со мной. Прогоняем отрывок «Король — охрана». Заводимся, останавливаемся, повторяем. Подозрительная группа за спиной не отстает.

— Да в чем дело?! — не выдерживаю. — Почему вы тут? Что вы хотите?

Красивенькая Настя, которая играет кота, жалостливым нежным голоском:

— Мы — животные… Мы пришлииии…

Недавно в городе ко мне подошло хулиганье в количестве шести или семи единиц. Я напряглась, ускорила шаг и попыталась независимо пройти мимо.

Хулиганье вдруг резко перекрыло мне дорогу, но, стараясь быть вежливым, спросило: — А можна до вас записаться?

— Куда? — спросила я в свою очередь.

— Ну туда, где детям помогают.

У меня потеплело на душе, глаза увлажнились. Потому что хулиганье не просилось быть артистами, выступать, а хотело записаться в мой театр-клуб «Трудный возраст», чтобы помогать детям. Я строго сказала:

— Ну что ж, хулиганье, приходите.

Ко дню премьеры у мастерицы специально был заказан домашний сдобный румяный каравай с изюмом и ванилью. Каравай, с которым барыня по сюжету должна выходить навстречу приезжим иностранным гостям, мол, добро пожаловать, хлеб да соль.

Участники сбежались и съехались прямо после уроков и пар из разных школ, лицеев, колледжей, институтов. Голодные. Даже те, кто успел пообедать, все равно голодные. И все с вожделением принюхиваются к прекрасному душистому хлебу, возлежащему на вышитом полотенце. Кто-то даже тянет руку, чтобы отщипнуть маленький кусочек, чтобы выковырять изюмину. Девочки из балета вообще чуть не облизывают его, принюхиваются, прижимая тоненькие ручки к груди, умоляюще на меня поглядывая.

— Не вздумайте! — угрожаю я. — Лучше идите в буфет, перекусите, пока есть время. Каравай отдам на съедение только после финального поклона! Так и быть, на завтра закажем другой. А этот можете съесть.

Когда убирали сцену после спектакля, вдруг увидела сиротливо лежащий сдобный хлеб. Подумала: вот она, сила искусства, даже есть не стали, так отдались спектаклю, так счастливы были аплодисментам и цветам.

Ага! Хлеб оказался полым: пока актеры работали, изобретательные балетные выели каравай снизу изнутри, не повредив красивую объемную форму.

Прекрасные дети, прекрасные.

Сидела в жюри конкурса театральных коллективов. Малыши лет шести-семи играли «Белоснежку и семь гномов».

Мачеха, хорошенькая нежная девочка, вручила Белоснежке, тоже хорошенькой нежной девочке, яблоко. Белоснежка старательно принялась его есть. Видимо, не было оговорено на репетициях. (Какие репетиции? Все в таких случаях в школах делается дней за десять. Максимум). И девочка не знала, что надо только сделать вид — кусаешь яблоко и падаешь. Гномы, растерянные, подгоняемые учительницей, нерешительно выползли на площадку и сгрудились вокруг Белоснежки, что сидела на лавке и ела-ела-ела яблоко. Красивое, сочное, большое, красное яблоко. Гномам тоже хотелось. Один, толстенький, румяный, выхватил яблоко у Белоснежки и откусил, потом второй. Белоснежка отобрала яблоко у второго и быстро-быстро доела его, хрустя, чавкая и причмокивая. Потом поискала, куда положить огрызок, протянула его гномам, те не захотели взять. Белоснежка (мама хорошо воспитала девочку) беспомощно посмотрела за кулисы, оттуда на полусогнутых ногах, с вжатой в плечи головой, полагая, что так она меньше заметна на сцене, меленько семеня, выбежала учительница, подскочила, забрала яблочный огрызок, что-то прошептала и, опять вся скрюченная, боком-боком, убежала. Белоснежка удовлетворенно вздохнула, ладошками расправила белоснежный фартучек, складки юбочки и аккуратно улеглась на лавку. Всё. Отравилась.

И покатилась дальше сказка, и стали гномы горевать, и появился принц в короне из фольги, и даже стыдливо чмокнул воздух, и заплясала смешная детвора кривеньким кругом с подскоками… Ах! Все в детстве красиво. Я поставила им десятку, самый высокий балл.

К слову, о еде.

Очень богатое румынское село прислало на конкурс театрализованную старинную румынскую свадьбу. Дети так лихо вышли под оркестр, так отплясывали беззаботно, радостно, с присвистами и выкриками, такие были нарядные: вышитая цветным бисером одежда, яркие шляпы и платки. Некоторые, видимо главные, персонажи свадьбы — сваты, посаженые родители, лет по тринадцать-четырнадцать всего им было, плясали под музыку с бутылками водки. А напрыгавшись, свадьба уселась вокруг накрытого стола, который вынесли четыре крепких молодца. Половина участников оказалась спиной к публике. Со сцены потянуло запахом свежего огурца, домашней колбасы, щедро сдобренной чесноком… Нисколько не смущаясь, артисты принялись провозглашать тосты, выпивать и закусывать. Председатель жюри предложил разогнать это детское хмельное веселье, но мы, остальные члены жюри, жаждали посмотреть, что же будет дальше.

А дальше те же четверо крепких ребят унесли стол и… вынесли кровать! Молодых (13–14 лет, говорила ведь) повели с оркестром, как было принято, ночевать… Председатель жюри уже встал со своего места, но кто-то потянул его за рукав, мол, стой-стой, не торопитесь. Молодые сели рядышком на кровать… Вид у них был усталый и безразличный. И тут стыдливо поползли кулисы.

Как же я хотела посмотреть на того, кто все это поставил! Познакомиться, поговорить. Понять. Ведь это же новоявленный Кустурица местного разлива, сам того не осознающий! Но был снежный буран, и румынская свадьба поторопилась отбыть домой. Ах, жалость какая…

Когда мне приходится сидеть в жюри различных навязанных ОБЛОНО конкурсов, к которым школьники готовятся за одну неделю в лучшем случае, на второй минуте у меня начинается шум в ушах. Жалуюсь коллеге, мол, такой шорох в ушах…

— Отчего? — сочувствует коллега.

— А это из меня время уходит. Как в песочных часах… Я бы сейчас хотела оказаться в другом месте. И делать что-нибудь, а не сидеть здесь просто так, наблюдая этот нафталин и сильно жалея детей.

— Хм! И что бы вы сейчас делали? — уже раздраженно спросил коллега.

— О! Столько интересных дел!