Книга Дороже денег, сильнее любви - Марина Серова

Доктор кивнул, этим кивком одновременно давая указание такой же маленькой и старомодной медсестре провести меня в палату.

Голова Елены Вадимовны была так тщательно и плотно перебинтована – марлевые полосы несколько раз были пропущены даже под подбородком и, наверное, мешали говорить, – что казалось, будто на нее здесь надели какой-то особый, похожий на мотоциклетный, шлем. Она до самого подбородка была укрыта линялым больничным одеялом, поверх которого лежали белые руки – запястье одной из них было привязано к кровати, и от нее к алюминиевой стойке капельницы тянулась прозрачная трубка.

Больная тяжело, не мигая, смотрела на меня и молчала. Я не могла не заметить, как она красива, даже сейчас, во всех этих бинтах. Словосочетание «правильные черты лица» само по себе ничего не говорит для нашего воображения, если мы воочию не видим вот такого лица, какое было у Елены: тонкий нос с красиво вырезанными ноздрями, огромные карие глаза, бледные губы, чуть подрагивающие, пока она смотрела на меня.

– Здравствуйте, Елена. Вы меня узнаете? – спросила я неуверенно.

Она чуть двинула руками, по-прежнему не отводя от нас взгляда.

– Я – ваша соседка по дому, Евгения Охотникова. Так получилось, что я оказалась в курсе ваших семейных дел. Мне рассказала о них ваша дочь, Аня, – добавила я поспешно, заметив, как испуганно шевельнулись ее руки. – Она попросила у меня защиты. И вы можете не сомневаться, что девочка сейчас в безопасности, и я обещаю вам, что с ней не случится ничего плохого. Вы меня слышите, Елена? Я обещаю!

Она тяжело опустила веки, но через секунду с видимым усилием подняла их снова.

– Где Анюта? – шевельнула она сизоватыми губами. Голос у Елены был сиплый, но говорила она громче, чем можно было ожидать.

– За дочку не беспокойтесь, – повторила я бодро. – Она в безопасном месте, ей обеспечен присмотр, забота и трехразовое горячее питание. До тех пор, пока я не найду того, кто на вас покушался, Аня будет под моей защитой.

Елена с видимым облегчением закрыла глаза.

– Елена Вадимовна! Это ужасно, конечно, что приходится вас тревожить в таком состоянии, но нам надо знать: как это случилось, что вас… Что на вас покушались? Кто это был?

– Я не знаю.

– Вы совсем не узнали нападавших?

– Нет.

– Но как же все произошло?

– Я пришла, дверь открыта, свет горит… Кто-то ходит в комнате. Смотрю – грабители. В масках…

– В масках?

– Да, в этих… шапочках с дырками для глаз. Двое. Один высокий, другой с пистолетом. Схватил сковородку и ударил. Потом… потом не помню. Темнота…

– Примерно во сколько это было?

– Около семи вечера. Да. Я возвращалась из магазина… В семь.

– Дома больше никого не было?

– Никого. Аня куда-то ушла.

– Вы не успели рассмотреть – что они искали?

– Нет.

– Никто из этих грабителей не показался вам знакомым? Знаете, как бывает – может быть, голос, жест?

– Нет…

Я помолчала и поднялась с места. Было совершенно очевидно, что Елена лжет, но сейчас не то время и не то место, чтобы уличать ее в этом и требовать объяснений. Я подошла к кровати и успокаивающе коснулась кончиками пальцев края выступающей из-под бинта мягкой щеки.

– Поправляйтесь, Елена. И ни о чем не беспокойтесь.

Когда я покидала палату, ухо мне резанул отчаянный всхлип. Я обернулась. Елена плакала, закрыв лицо тыльной стороной правой ладони – другая, привязанная к койке рука ходила ходуном, и пальцы лихорадочно сжимались и разжимались в классическом жесте бессилия.

Выйдя из больницы, я уселась в «Фольксваген» и долго сидела, не включая зажигания. Все-таки во мне крепло раздражение, несмотря на то что я воочию убедилась, в каком тяжелом состоянии находится Елена. Но… зачем же врать?! Грабители на нее напали, как же! Сразу целая банда головорезов из Шервудского леса! Правдоподобно соврать – и то не сумела…

И, между прочим, очень просто доказать, что она соврала. Допустим, к ней в дом действительно пришли двое грабителей. И… И что?

Один из них – причем, по рассказам самой же Елены, он якобы был с пистолетом! – схватил сковородку и огрел ее по голове? Быть этого не может! Во-первых, этот грабитель, раз уж ему приспичило драться, треснул бы ее рукояткой пистолета (а то бы и просто выстрелил). Ну, допустим, убивать он не хотел – но тогда зачем ему пистолет?

Во-вторых, на минуту представим себе: вот грабителя застают на месте преступления, а он, вместо того чтобы сбежать или пустить в ход оружие, начинает зачем-то метаться по квартире, забегает в кухню, ищет там по всем шкафам сковородку, снова возвращается к Елене и бьет ее – это же бред! В качестве крайней меры он бы мог пришибить ее табуреткой, телефоном или галошницей – нет, ему понадобилась именно сковородка!

В-третьих, вспомним, какой порядок был в квартире: что-то не похоже, чтобы там побывали посторонние грабители, которые никогда не убирают за собой. Насколько я помню.

И в-четвертых, Анина мать говорит, что по дому эти двое мифических грабителей расхаживали в масках. Зачем? Ведь до ее прихода квартира была пуста, а в масках неудобно – элементарно – даже переговариваться! А?

Ну и в-пятых, помимо видика и магнитофона, которые стояли на виду, исчезли деньги из чайницы и золото из комода. То есть из мест, о которых знали очень немногие, практически – только свои, домашние. И входная дверь, заметим себе, взломана не была! То есть не была до нашего с Анькой прихода. О чем это говорит?

«О наводчике», – с готовностью подсказал мне внутренний голос.

Наводчик? Что ж… Может быть, да, а может, и нет… Потому что вот еще что меня смущает: почему грабители выбрали такое странное время для грабежа? Светлый день, когда хозяев, в частности, девочку, у которой сейчас каникулы, вероятнее всего застать дома!

Итак, я лично была уверена, что Елена Вадимовна узнала нападавшего, но отчего-то перепугалась до ужаса, когда я стала о нем расспрашивать.

Во время всех этих размышлений я машинально смотрела на здание больницы и так же машинально вычисляла окна палаты Елены: получалось – крайние справа на втором этаже. Скользнув по ним взглядом без какой-либо очевидной цели, я машинально скосила глаза вниз – и тут заметила стоящую в тени деревьев сутулую фигуру в мешковатом вылинявшем больничном халате.

Лица стоявшего было не разглядеть, он развернулся ко мне спиной, а затылок его прикрывала сложенная из газетной страницы шапочка-пилотка, надвинутая на самые уши. Мужчина (или женщина, ибо так тоже вполне могло быть), задравши голову, не сводил глаз с окон палаты, в которой лежала Елена. Похоже было, что он стоял так довольно давно.

Я подождала минуты три, картина не менялась.

Тогда, решив во что бы то ни стало рассмотреть личность Елениного воздыхателя, я осторожно выползла из машины и начала красться в его сторону – шаг, другой, третий, но тут он нервно оглянулся на издаваемый мною еле слышный шорох – я так и не успела рассмотреть его наружность – и быстро удалился по узкой тропинке между больничных корпусов, то и дело нервно запахивая на себе полы халата и убыстряя шаг.