Книга Выше неба - Рене Манфреди

Гектор поднял Джека и поцеловал его – неловкий детский поцелуй, сразу выдавший в нем профессионала. Этому быстрому и бесчувственному поцелую он, вероятно, научился у женщин. Парень притянул Джека, лаская его.

– У тебя есть резинка? – спросил Джек. Гектор покачал головой:

– У меня все в порядке, я проверялся.

– Все же… – сказал Джек. Сначала они со Стюартом проверялись каждые шесть месяцев, но с тех пор как переехали в Бостон, расслабились. Стюарт никогда не изменял ему, за исключением того раза, о котором сам рассказал, и Джек не изменял Стюарту. Однажды это произошло, еще до того, как они переехали из Сан-Франциско, – двухнедельный кутеж с полудюжиной или около того безликих случайных связей, но каждый раз он предохранялся. Ну, за исключением двух раз, но то были мужчины здоровые как быки, просто любопытные бисексуалы из бара, пренебрегшие загородной поездкой с семьей или воскресной службой.

Около года назад, через месяц после переезда, Джек испугался по-настоящему: это было похоже на грипп, по ночам его кидало в жар, и все сопровождалось непрерывным кашлем и высокой температурой. Он понимал, что донимавшие его на протяжении недели симптомы могут быть ранними признаками сероконверсии. Чтобы быть уверенным, Джек позвонил на горячую линию по вопросам СПИДа. Молодая девушка на другом конце провода сказала, что без анализов нельзя ничего утверждать, но при сероконверсии жар по ночам не прекращается и кашель тоже. Через четыре дня болезнь ушла, по утрам простыни были сухими. Джек решил, что это был грипп.

Джек провел рукой по волосам Гектора, посмотрел в его глаза, когда прильнул к крепкому, узкому и подтянутому телу. Он двигался медленно. Мальчик закрыл глаза; его губы сжались, он облокотился на стену, чтобы удержаться.

– О! – сказал Джек. – Ты великолепен!

Он чувствовал себя удивительно спокойно, думая о том, что может заразиться. Какая-то маленькая любопытная частичка в нем хотела испытать на себе, что это такое – опасность болезни, когда на самом деле этой опасности нет. Когда его сестра забеременела, она попыталась описать свои ощущения. «Это словно маленькое существо внутри, одновременно и частичка меня, и нет, – говорила Сьюзан. – Мне все чаще приходит в голову, как сильно я связана с матерью и бабушкой и всеми, кто был до них. Я чувствую непрерывность времени».

Именно это испытывал Джек, когда представлял себе, что может быть инфицирован. Ему представился круг тех, кого он когда-то любил, и их любовников и любовников их любовников, соединенных вирусом, безжалостным ребенком, который рождается снова и снова.

– Ты такой красивый. – Он поцеловал Гектора в шею, слизал капельки пота на его ключице и подумал, как же ему пережить завтрашний день, и послезавтрашний, не встретившись с мальчиком. Опустив голову на плечо Гектора и вдыхая аромат чистого белья, Джек представил, как мать стирает сыну рубашку, мокрую от пота. На какое-то мгновение Джека огорчила мысль о невинной матери мальчика, которая заботится о нем. А может быть, у Гектора есть подружка? Джек содрогнулся, поцеловал прохладный нос Гектора и провел губами по изящным дугам шелковых бровей.

Парень привел в порядок одежду, достал из пачки две сигареты и протянул одну Джеку:

– Может, ты дашь денег мне на такси? И еще немножко накинешь сверху, меня уволили на прошлой неделе.

Джек кивнул и достал из бумажника пятьдесят баксов. Вот и все. Джек знал таких людей: Гектор не был ни проституткой, ни гомосексуалистом в поисках партнера, он всего лишь извлекает выгоду из обстоятельств. Наверняка он не раз получал предложения определенного рода – и научился получать от этого прибыль.

– Позволь спросить, Гектор, тебе понравилось? Гектор пожал плечами:

– Конечно, понравилось. В любом случае, мне понравился ты. – Он улыбнулся.

Джек удержался от вопроса, когда они смогут увидеться снова и живет ли парень с мамой или с подружкой.

– Мне нужно идти, приятель, – сказал Гектор. – Будь здоров.

– И ты тоже. – Джек одарил его улыбкой в стиле Роберта Митчема, улыбкой, которая очаровывает мужчин на обоих побережьях.

Он докурил сигарету и собрался домой, но передумал. Ему надо было немножко прогуляться, прежде чем вернуться к Стюарту.

Джек шел мимо темных витрин магазинов и университетских баров, откуда доносилась невыносимо громкая музыка и пронзительный женский смех. Было бы неплохо выпить порцию скотча, но ему совсем не хотелось заходить в одно из таких заведений, переполненных толстыми студентками с отвратительными бедрами и их самцами-приятелями.

Обычно он не был таким человеконенавистником. Беседа о ребенке с Джейн и Лейлой привела его в странное настроение. Он был удивлен, а затем потрясен своим желанием стать отцом. Сейчас он понимал, что именно из-за Стюарта это имело для него значение – чтобы Стюарт стал отцом его ребенка.

Джек прошел еще один квартал. Бар в конце улицы выглядел вполне многообещающе: темный и тихий. Он украдкой заглянул в открытую дверь. Над стойкой висел работающий телевизор. В зале сидело человек двенадцать. Несколько парочек расположились в кабинках. Двое молодых мужчин играли в бильярд. Джек вошел, заказал двойную порцию чистого скотча и уставился в телевизор. Он быстро выпил и тихо сидел, пока алкоголь затуманивал голову, но мысли постоянно возвращались к двум проблемам: красота Гектора и любовь к Стюарту. Только из-за сильной любви к Стюарту он трахнул Гектора. Все другие мужчины были просто дорогами, приведшими его к Стюарту, – как можно объяснить это кому-нибудь? Те мужчины были лишь способом исправить его полную поглощенность, растворенность в Стюарте. Его любовь к Стюарту была такой постоянной и прочной, что Джек сбился с верного пути. Или, может быть, это была просто жадность, простая и в чистом виде? Потому что Стюарт обладал всем, что нужно Джеку. И как тут не поддаться соблазну? Как можно прийти в магазин и не нагрузить тележку доверху продуктами, которые никогда не съешь? Можно ли отказаться от того, чего тебе сейчас хочется? Каждый хочет верить, что его ждут еще тысячи походов в магазин, в котором продается абсолютно все.

Глава III

Волшебство – дитя веры

Анна проснулась намного раньше будильника, поставленного на шесть, и отправилась на кухню приготовить кофе. За месяц, прошедший со дня рождения, она ни разу не выспалась нормально. Проще было не бороться с бессонницей, а просто начинать день тогда, когда он начинается сам.

Было четыре тридцать, достаточно далеко до восхода, даже летнего, достаточно времени для того, чтобы провести несколько часов за инструментом. На следующий день была назначена первая репетиция, а через две недели должен был состояться первый летний концерт. Анна все еще не могла одолеть Рахманинова, его вечно ускользающую Пятую, казавшуюся хаотическим нагромождением звуков, которые просто отказывались собираться в мелодию. Ноты, словно маленькие зверьки, разбредались по уголкам ее мозга, соскальзывали ненадолго в кисти, но прежде чем смычку удавалось извлечь звук, все семь в ужасе уносились прочь.