Книга Самозванцы - Сантьяго Гамбоа

— О, это очень, очень любезно, — повторил Нельсон. — Я хотел бы обсудить с вами один вопрос.

— Весь внимание, — ответил Ронкарио.

— Причем это вопрос личного характера.

— Не беспокойтесь, профессор, я слушаю.

— Ну, в таких случаях… э-э… принято делать некие благодарственные жесты, вы меня понимаете? Претендентов немало, однако из всех кандидатур выбрали именно вас…

Нельсон выждал небольшую паузу и вскоре услышал ответ:

— Это действительно большая честь для меня, профессор.

— Видите ли, вам, особенно ввиду дальнейших приглашений в наш университет, следовало бы помнить об одной детали, а именно об упоминании в вашем докладе одного человека.

— Кого именно, профессор?

— Одного человека с факультета.

— Ах да, я понимаю вас, это вполне естественно, — сказал Ронкарио, — как раз перед тем как позвонить, я подумал, что непременно должен поблагодарить вас публично. Прямо телепатия, не так ли?

— Совершенно верно, однако поймите, что одно дело — благодарности для протокола, но есть вещи более важные. Вы ведь знакомы с моими книгами, не так ли?

— Конечно, профессор, и вам известно, что я сделал все, что от меня зависело, для того, чтобы в «Конэхо» издали ваш «Блюз Куско». Но у них были проблемы с бумагой, потом с типографской краской, а потом и вовсе сменилось правительство, и все, извините за выражение, покатилось к чертям. Вы ведь знаете, как это бывает.

— Да, но я имею в виду другие мои книги — те, что были написаны раньше.

Это был риторический вопрос, ведь остальные книги Нельсона были практически неизвестны в Перу, а в Штатах и вовсе дошли только до филологических факультетов, куда их направил сам же Нельсон.

— Нет, профессор, — ответил Ронкарио, немного занервничав, — я не имел удовольствия прочесть другие ваши произведения.

— Очень жаль… А ведь было бы прекрасно, если бы вы упомянули о них в своем сообщении по творчеству Хорхе Икасы.

— Ну конечно, явственно прослеживается связь «Блюза Куско» с Икасой…

— Вы это заметили?

— Естественно, профессор.

— Хорошо, — заключил Нельсон, — тогда с этим покончено. Завтра утром срочной почтой я вышлю вам мои остальные книги, а вы добавите в свой доклад небольшие ссылки на каждую из них. Дней через пятнадцать вам позвонят из деканата по поводу билетов и гонорара. Вас это устраивает?

— Естественно, профессор, с нетерпением буду ждать. Жаль, что вы посылаете книги срочной почтой — это, должно быть, очень дорого.

— Не беспокойтесь, Рамон, — сказал Нельсон, — для этого у нас в университете существует специальная служба. Итак, завтра я отправлю свои книги, и увидимся на конгрессе, договорились?

— Конечно, я в вашем распоряжении.

Нельсон положил трубку и посмотрел в окно. Вечерело. Выдался на редкость удачный день. Он заслужил хороший ужин, а потом можно было улечься в постель с книгой, которую заполучил сегодня. Лишь бы Дарси не пришло в голову позвонить. Надо бы включить автоответчик. Но по дороге в ресторан профессор вспомнил одну вещь, которая заставила его в корне изменить планы — ведь было первое сентября! Как же он забыл! Как раз в это время в Испании жюри решает, кому присудить первую премию за лучшую городскую новеллу. Нельсон представил на конкурс три свои рукописи (все под разными псевдонимами). Они не издавались практически нигде, а в Испании их совсем не знали. С отчаянно бьющимся сердцем он зашел в магазин, купил бутылку перуанской водки и поспешил домой в надежде прочитать долгожданное сообщение на автоответчике.

Сообщений было несколько, но — увы — ни одного из Испании. Единственное заслуживающее внимания было от Дарси: «Целую тебя везде, радость моя. Я в „Пицца-хат“, страшно соскучилась. Из-за жары я в короткой юбке, без колготок. Скоро пойду в ванную, сниму трусики. Понимаешь, о чем я, дурачок? Целую…» Но в тот вечер Нельсону было не до «подвигов» — кто знает, быть может, именно тогда могла произойти долгожданная встреча с судьбой, и это многое бы изменило…

Он включил автоответчик, надел тапочки, бросил на кровать галстук и поставил компакт Чабуки Гранды — он считал, что ее музыка приносит удачу. Затем Нельсон отправился на кухню. Выжал сок из десятка лимонов, добавил пару белков, сахарную пудру и водку. В конце добавил 25 кубиков льда и все перемешал. Попробовал и подумал, что не хватает сахара — совсем чуточку. А сейчас? Вот, теперь в самый раз. Он налил себе большой стакан и поставил кувшин в холодильник, чтобы лед не таял быстро, и, пританцовывая, направился в гостиную.

Внезапный телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Послышался голос:

— Это Эльза, дорогой, ты дома? Звоню напомнить, что сегодня день вручения премии.

Нельсон взял трубку, сказал, что он на месте и благодарит за напоминание, и быстро попрощался, чтобы не занимать телефон.

Музыка и спиртное возымели свое действие — воображение Нельсона разыгралось. Вот статья Маркеса, опубликованная в самых известных газетах мира, о новелле Нельсона, получившей премию; вот статья Маркеса и Сарамаго под названием «Истинный писатель»; а вот его фотография с подписью «Награжденный новеллист и два нобелевских лауреата прогуливаются по улицам города»…

Только что глотнувший водки, Нельсон даже поперхнулся, когда телефон зазвонил вновь: «Хай, папик, это Дарси. Я уже дома, ужасно скучаю. Хочу тебя увидеть! Проказник… Перезвони. Бай!» Нельсон решил больше не брать трубку, пошел к холодильнику и снова наполнил бокал. Звонков не было вот уже несколько часов, и, опьянев, Нельсон задремал рядом с телефоном.

Звонок раздался в восемь часов утра, и Нельсон тотчас же вскочил:

— Слушаю?

— Профессор Чоучэнь Оталора?

— Да, это я.

— Вас беспокоят из ректората университета. На одиннадцать часов вам назначена встреча с дисциплинарной комиссией факультета.

Нельсон окаменел. Что могло произойти? С тяжелой головой и дрожью в коленях он начал одеваться. Он был уверен, что здесь не обошлось без происков Флореса Арминьо. В одиннадцать часов он был в ректорате и предстал перед дисциплинарным судом, где во всеуслышание прозвучал его вчерашний телефонный разговор с писателем из Эквадора Рамоном Ронкарио. Нельсона обвинили в злоупотреблении служебным положением и исключили из числа участников конгресса по творчеству Хорхе Икасы и всех последующих мероприятий такого рода на следующие пять лет. Самым же унизительным было то, что сообщение о его проступке и последующем наказании в течение пятнадцати дней должно было быть распространено по всем информационным стендам университета с его подписью под признанием собственной вины. В противном случае профессор был бы вынужден оставить кафедру.

«Катитесь все к чертям», — сказал он себе. На месть Флоресу Арминьо сил уже не осталось. Еще этим утром, до того, как услышать обвинения в свой адрес, он подумывал сделать сотни плакатов с изображением Норби и Лоло на фоне сердечка…