Книга Разум и чувства - Джоанна Троллоп

— Мы переезжаем в Девон, — с удовлетворением закончила она.

— В Девон!

— В окрестности Эксетера. В коттедж — он находится в поместье. Кстати, оно почти не превосходит Норленд — ну, разве что немножко. Хозяин поместья — мой родственник. Двоюродный. Сэр Джон Мидлтон.

Джон почти неслышно возразил:

— На самом деле, он мой родственник. Кузен Дэшвудов.

Белл сделала вид, что не слышит. Она в упор глядела на Фанни.

— Так что до конца месяца мы съедем от вас. Как только найдем школу для Маргарет и все утрясем.

— Но я же обещал подыскать вам жилье! — оскорбленным тоном воскликнул Джон.

— Очень мило с твоей стороны, но, как видишь, оно само нас нашло.

— Какая удача, — вымолвила Фанни.

— О да. Просто удивительно.

— Тем хуже для вас, — отрезал Джон.

— О чем ты?

— Вы не должны были принимать подобных решений, не посоветовавшись со мной.

— Но ты же не хотел со мной разговаривать, — удивилась Белл.

Фанни твердо произнесла:

— Милый, они и так прожили у тебя в доме все лето, абсолютно бесплатно, да еще и пользовались огородом — ты не забыл?

Джон посмотрел на жену.

— Действительно, — с облегчением согласился он.

— Значит, мы друг друга поняли, — звонко отчеканила Белл. — Больше никаких недоговоренностей. Вы позволили нам некоторое время пожить в нашем собственном доме, а теперь мы нашли себе другое жилье и вскоре переезжаем. Чудно! Я арендовала Бартон-коттедж на весь год и буду рада, если вы заглянете к нам, когда окажетесь в тех краях.

Взгляд Фанни был направлен в окно.

— Я никогда не езжу в Девон, — сказала она.

Белл остановилась у дверей.

— О да, я знаю. Но может, вы все-таки нарушите традицию. Кстати, очень странно, что вы ни разу не навестили Эдварда в Плимуте. Вам так не кажется?

Фанни стремительно развернулась к ней.

— Эдварда? А он тут при чем?

Белл уже стояла на пороге гостиной.

— Ну как же, — беззаботно откликнулась она, — очень даже при чем! Дорогуша Эдвард. Такой славный. Обещал заехать в Бартон. Я его специально пригласила — посмотреть наш коттедж. Он ответил, что с удовольствием заглянет.

С этими словами Белл взялась за ручку и закрыла за собой дверь с негромким, но отчетливым торжествующим хлопком.

4

— Марианна, — позвала Элинор, — будь добра, отложи гитару и помоги нам собраться!

Марианна сидела в кресле, где так любила музицировать, в своей спальне, поставив правую ногу на стопку книг — словарь французского языка и два тома исторических пьес Шекспира как раз давали нужную высоту, — перебирая струны. Она наигрывала песню Тейлор Свифт, которую стала часто вспоминать после смерти отца, несмотря на то — а может, наоборот, потому, — что все вокруг твердили, будто музыкант ее уровня мог бы выражать себя и через более серьезные произведения. Песня называлась «Слезинки на моей гитаре», и Элинор находила ее приторной до отвращения.

— Эм, пожалуйста!

Марианна, не обращая на нее внимания, доиграла припев до конца. Закончив, она сказала:

— Я знаю, ты ненавидишь эту песню.

— Я ее вовсе не ненавижу…

— Конечно, в ней нет ничего особенного. Я и сама понимаю. Она совсем простенькая. Но она подходит к моему настроению. К моим нынешним чувствам.

Элинор повторила:

— Мы пакуем вещи. Книги. Ты не представляешь, сколько их накопилось.

— А разве коттедж сдается без обстановки?

— С обстановкой. Но там нет книг, картин и еще много чего. Мы бы закончили гораздо быстрее, если бы ты хоть немножко помогла.

Марианна подняла голову и стала смотреть в окно. Обеими руками она крепко обнимала гитару.

— Ты можешь представить, что мы больше не будем здесь жить?

— Только не начинай все заново! — устало ответила Элинор.

— Посмотри на эти деревья. Ну посмотри! И на озеро. Я всегда занималась музыкой, сидя у этого окна, наслаждаясь видом. Я играла здесь на гитаре целых десять лет, Элли! — Она посмотрела на свою гитару. — В этой комнате отец подарил мне ее.

— Я помню.

— Когда я закончила пятый класс.

— Да.

— Он сам все разузнал — какой должна быть настоящая, классическая испанская гитара. Сказал, обязательно с кедровым верхом и боками из розового дерева, а гриф — из черного. Он радовался вместе со мной.

Элинор подошла к сестре поближе и успокаивающим тоном произнесла:

— Она же поедет с нами, Эм. Никто не отбирает у тебя гитару.

— Фанни… — внезапно перебила ее Марианна и замолчала.

— Фанни? Что Фанни?

Марианна подняла глаза.

— Вчера. Она спросила у меня, сколько моя гитара стоит.

— Не может быть! И что ты ей ответила?

— Сказала, — пробормотала Марианна, — что точно не помню, кажется, около тысячи, а она спросила, кто мне ее купил.

— Вот гадина! — не сдержалась Элинор.

— Понимаешь, она меня застала врасплох! Спрашивает — это твой отец заплатил за нее? — а я растерялась и говорю — это был их общий подарок, от папы и дяди Генри, на окончание пятого класса, — а она говорит, значит, раз дядя Генри участвовал в покупке, гитара должна остаться в Норленде.

Элинор, пошатнувшись, присела на кровать.

— Ты же не позволишь Фанни одержать над собой верх, правда? — спросила она.

Марианна прижалась щекой к боковине гитары из розового дерева.

— Этой ночью я спрятала ее под кроватью. Не хотела ни на минуту выпускать ее из виду.

— И ты все равно хочешь остаться здесь? Даже если это означает жить рядом с Фанни?

Марианна подняла голову, а потом встала, держа гитару за гриф.

— Все дело в этом месте, Элли. В этих деревьях, в солнечном свете — в том, как я чувствую себя тут. Я не верю, что найдется другое место, где я смогу чувствовать себя дома. Я боюсь, что дома у меня больше никогда не будет. Даже рядом с Фанни я все равно ощущаю, что мое место здесь — в Норленде.

Элинор вздохнула. Марианна унаследовала от отца не только астму, но и его склонность к депрессии. Со временем они все научились принимать ее, смирились и с внезапными сменами настроения, и с апатией, и с фатализмом. Элинор отдавала себе отчет в том, каких гигантских усилий потребует переезд в новое, незнакомое место; периодически она, без особой надежды, спрашивала себя, сможет ли вынести уныние Марианны, одновременно борясь с материнской легкомысленностью и страхами Маргарет, не желавшей расставаться с одноклассниками и друзьями, которых знала всю — всю! — свою жизнь.