Книга Двойная рокировка - Ной Чарни

Что касается заказчика, то в его стремлении завладеть каким-либо произведением искусства есть определенная доля пристрастия. Для члена же преступного синдиката, организующего преступление, искусство — всего лишь материальная ценность. Поэтому при проведении следствия первым делом необходимо определить, совершено ли данное преступление синдикатом в целях бизнеса или заказчиком из любви к искусству. Настаиваю на подобном разграничении, поскольку твердо убежден, что в Гарднеровском музее было совершено ограбление из любви к искусству, о чем говорит избирательный подход воров к картинам. Однако сами воры и организатор похищения являлись, как мне кажется, членами преступного синдиката, нанятыми заказчиком для удовлетворения своей прихоти. Итак, продолжим…

Заказчик преступления был, по всей видимости, частым посетителем Музея Изабеллы Гарднер. Никто не будет платить за кражу картин, которых никогда не видел или видел лишь мельком. Люди заболевают картинами и делают все возможное, чтобы завладеть ими. Это похоже на любовную горячку. Для таких людей кража произведения искусства сродни покорению и соблазнению женщины. Прекрасные произведения, как и красивые женщины, вызывают желание. Желание обладать и отдаться на милость, проникнуться чувством вселенской гармонии, держать в руках несомненное доказательство существования Бога, который в своем несравненном величии способен создавать подобную красоту. Простите за аналогию, но заказчик как бы покупает себе женщину. Произведение искусства играет здесь роль красивой проститутки, а воры — сутенеров, которые ею торгуют. Если считать искусство объектом купли-продажи, такая аналогия вовсе не кажется абсурдной.

Итак, я предполагаю, что заказчик был знаком и с городом, и с музеем и часто посещал последний. Однако воровать в своем собственном дворе довольно опасно. Поэтому, я думаю, заказчик вряд ли проживает сейчас в Бостоне. Возможно, он там вырос или учился.

Меня не привлекали для консультаций по этому делу, но если бы это произошло, я бы первым делом предпринял следующие шаги. По результатам аукционов нашел бы покупателей, выросших в районе Бостона. На первый взгляд может показаться, что в этом случае пришлось бы раскидывать слишком большую сеть, но ведь мир искусства на самом деле очень мал. Рискну высказать предположение, что наберется не больше двух десятков из ныне живущих серьезных коллекционеров, которые выросли в Бостоне. Разумеется, это число не является плодом научных исследований, однако тип заказчика нетрудно определить и без этого.

Более девяноста процентов криминальных коллекционеров — это богатые люди из общества, почти всегда белые, имеющие связи в мире искусства и собирающие свои коллекции вполне легально — через галереи и аукционы. Однако они не брезгуют и криминальными источниками, поэтому хороший следователь обязательно должен покопать в этом направлении.

Итак, в случае с Гарднеровским музеем мы скорее всего имеем дело с богачом не моложе тридцати пяти лет, поскольку он уже успел сколотить состояние. Он вырос в Бостоне или его окрестностях, сейчас живет в другом месте и вполне легально собирает произведения искусства.

Что же он коллекционирует? Давайте проанализируем украденное. Это преступление из любви к искусству, а не ради денег. Он проигнорировал Тициана, Фра Анджелико и Рафаэля. Их ведь тоже можно было украсть. Они висели рядом с похищенными полотнами. И стоят гораздо дороже. Почему же тогда их не взяли?

У этого человека имеются определенные моральные устои, если так можно сказать о находящемся в розыске преступнике. Мне всегда казалось, что у воров существует свое понятие о чести, среди них весьма ценятся красота и безупречность ограбления, проведенного с достоинством и без насилия. Лучшие из них честны и высокопрофессиональны, осторожны и неагрессивны. Они никогда не нарушат неписаные законы воровства, если их к тому не вынудят. Воровская элита самоуверенна, весьма высоко себя ценит и проявляет определенную порядочность в своем ремесле. Недаром на Голгофе помиловали самого честного из разбойников. Честные преступления, как правило, успешны, поскольку не выходят за установленные рамки. Они совершаются по продуманному плану и потому проходят гладко. На них приятно смотреть, как на мастерскую игру в шахматы. Но еще большее удовольствие — сломать этот отлаженный механизм. Вот поэтому я так люблю свою работу.

Надо сказать, что некоторые качества нашего заказчика вызывают уважение. Он не жаден и берет только самое необходимое по заранее составленному списку. Любит Рембрандта, Мане, Вермеера и Дега — двух французов и двух голландцев. Он хотел иметь наполеоновское военное знамя и китайскую бронзовую чашу. Он весьма гуманен. У воров не было при себе оружия, они не убили охранников, не сломали витрину, в которой хранилось знамя, ограничившись попытками открыть ее. То есть старались работать с изяществом.

Давайте попытаемся обрисовать интересы заказчика. Можно определенно сказать, что в его коллекции не было законно приобретенного Вермеера, поскольку существует только тридцать шесть его картин и местонахождение их известно. Рембрандт и Мане очень дороги. Я бы выяснил аукционные цены на этих художников. Если он покупал их картины, его было бы проще вычислить по достаточно высокому уровню доходов. На свете не так уж много людей, способных тратить миллионы на Рембрандта или Мане и еще платить комиссионные ворам.

Меня заинтриговали рисунки Дега. Обычно их хранят в закрытых коробках, чтобы защитить от света. Однако воры проникли в музей именно в то время, когда рисунки вывесили для специального показа, и это весьма примечательно. Они не входят в постоянную экспозицию — следовательно, заказчик мог попросить выставить их для ознакомления. В этом случае его имя обязательно сохранилось в музейных отчетах. Но из всех похищенных вещей пастели Дега самые доступные по цене. Поэтому вполне возможно, что заказчику они потребовались для комплекта.

Все подвергай сомнению, ничего не принимай на веру. Как говорил мой любимый персонаж Шерлок Холмс, «отсекайте невозможное. Остальное вполне имеет право на существование, каким бы невероятным оно ни казалось».

— Это здесь? — спросил Барроу, выходя из машины в плотном кольце мужчин в костюмах.

Вдоль длинной пустой улицы тянулись бесконечные рады складских зданий. В этих каменных джунглях не было ни единой живой души. Профессор растерянно остановился.

— Профессор Барроу, вам ничто не грозит. А может быть, и грозит. Все будет зависеть от вас. Выбирайте.

Барроу двинулся дальше.

Один из незнакомцев набрал код на панели в стене, и красные железные ворота медленно поехали в сторону. Другой набрал номер на мобильнике, тихо сказал: «Мы уже здесь», — и с треском захлопнул крышку.

Войдя внутрь, они прошли мимо колесных и гусеничных машин, похожих на железных динозавров, спящих в темноте ангара, ступили в лифт и поднялись на третий этаж.

Когда двери лифта открылись, перед ними оказался полутемный коридор, по обеим сторонам которого располагались офисные помещения. В самом дальнем из них горел свет.

— Приехали, профессор.