Книга Сборщик клубники - Моника Фет

Отчим устроился вахтером на завод. Получив должность, он заважничал. Он стал по-иному говорить и двигаться. Вдруг превратился в хозяина дома. Отдавал приказы и провозглашал истины.

Натаниел, умея отключаться, не слушал. Поначалу он удивлялся, как мать угораздило выйти за него замуж, но вскоре и это перестало его интересовать. Он повзрослел. У него было единственное желание — стать независимым.

Когда Натаниел вернулся из прошлого к реальности, он увидел, что в поле уже никого нет — все пошли обедать. Он поскорее наполнил ящик, оттащил его в трейлер и отправился в столовую.

В столовой громко гудели голоса. Он взял себе шпинат, картофельное пюре и яичницу. Раздатчица лет шестидесяти отвалила ему двойную порцию и подмигнула, подталкивая поднос через прилавок. Она совсем не была похожа на его бабушку.

— Спасибо, — поблагодарил он с улыбкой, а она покраснела. Ах, эти женщины! Они в любом возрасте такие.

Мать, как обычно, заскочила проведать нас и оставила мне почитать первую главу своего нового романа. Мы поболтали и выпили кофе с тортом, который она купила по дороге. Она быстро ушла. У меня всегда было чувство, что в нашей квартире ей неуютно. Не из-за самой квартиры, а потому, что это мой новый дом.

— Посмотри, пожалуйста, — сказала она, вынимая из сумки оранжевую папку.

— Хорошо, посмотрю сегодня же. Все равно нечего делать. — Я положила папку у тарелки.

В этот момент вошла Каро.

— Что-то новенькое? — спросила она. — Можно и мне взглянуть, когда Ютта закончит?

Мать кивнула. Она была неравнодушна к Каро. Потому, может быть, что со своей короткой стрижкой темноволосая Каро была чрезвычайно похожа на нее. Мне не раз приходило в голову, что в молодости моя мать наверняка выглядела в точности так, как сейчас Каро.

— Но только если потом ты выскажешь свое мнение, — сказала она, подавая руку Каро, — обещаешь?

— Обещаю. — Та пожала ее руку.

Мать уехала. Взяв рукопись, я отправилась к себе в комнату. Включила радио, взяла ручку и блокнот и улеглась на кровать.

«Убийство в тишине». Рабочее название, которое изменится еще десять раз, прежде чем книга будет опубликована. «Интригующе», — написала я рядом: мать просила оставлять комментарии. Также она просила высказывать соображения, если мне хотелось что-то изменить, но это, впрочем, я делала неохотно.

Мерли и Каро завидовали моему участию в написании книг. А для меня в этом не было ничего особенного. Мать была не прочь отдавать мне на прочтение всю свою писанину, да я отнекивалась.

Читая, я узнавала ее в каждой фразе. Ее мысли. Ее надежды и страхи. Но также я узнавала и себя, поскольку некоторые ее персонажи были списаны с меня. В такие моменты мне до слез хотелось иметь нормальную мать, как у всех. С которой можно говорить, не боясь, что все сказанное тобой она выложит на всеобщее обозрение в своей следующей книге. Я где-то читала, что при поисках материалов для своих работ писатели не гнушаются любыми источниками, и мать моя не была исключением.

Раздался стук, и в дверь просунулась голова Каро.

— Можно?

Я отложила рукопись и поднялась. Каро вошла, смахнула со стула стопку грязного белья, что я приготовила в стирку, и уселась напротив, ломая пальцы.

— Слушай, у тебя был когда-нибудь парень, который от тебя ничего не хотел? — спросила она.

В голове у меня зазвенел тревожный колокольчик. Такие вопросы не задают без резона. Каро, несмотря на жару, была в футболке с длинными рукавами, скрывавшими руки.

— Как это? Вообще ничего?

Она кивнула.

Я не знала, что ей ответить.

— Вообще-то он мне запретил о нем рассказывать.

— Он — что?

— Но у него есть на то причины! — начала она выгораживать своего приятеля. — Хотя я и не знаю какие. Но я его понимаю. Мне тоже иногда бывало тошно, когда обо мне говорили.

— Слушай, Каро! Не его дело, о чем ты разговариваешь с подругами. Он не может тебе ничего запрещать!

— Нет, он не запрещал. Он попросил. Он сказал, что надо подождать, пока мы не будем уверены.

— Уверены? Уверены в чем?

— Ну… что любим друг друга. — Она вдруг оживилась — бледные щеки вспыхнули, глаза засияли. — Наверное, ему паршиво приходилось в жизни, вот он и хочет убедиться.

— Каким образом?

— Ну… подождать.

— Подождать чего?

Она, уронив голову, прошептала:

— Он меня не трогает. Он меня даже не целует. Не по-настоящему. То есть целует, но как брат.

— Но он провел с тобой ночь! — в изумлении воскликнула я. — Или нет?

— Да. Но он меня не трогал. — Она подалась вперед, пристально вглядываясь в мое удивленное лицо. — Может быть, он гей? Как ты думаешь?

— Откуда мне знать, Каро? Я никогда его не видела. Я даже не знаю его имени.

— Я тоже не знаю, — призналась она, чуть не плача.

— Что?.. — Я решительно ничего не понимала. — А он хотя бы знает, как тебя зовут?

— Глупый вопрос! — Она смахнула слезы и улыбнулась. — Я сказала ему в первый же вечер.

— Ну а ты-то как его зовешь?

— По-разному. Всякий раз я выдумываю для него имя. Это как в сказке про Гнома-тихогрома — угадав имя, я получу его любовь. — Она улыбнулась вымученной улыбкой.

Я подошла к ней и пристроилась рядом на стуле.

— Вот тебе совет, Каро, — сказала я, беря ее за руку, — бросай его. Не нравится мне все это.

Она встала — маленькая, худая, потерянная.

— Поздно, — прошептала она, — это любовь.

— На всю жизнь? — спросила я со смехом, надеясь, что она тоже рассмеется, но она и не думала.

— Пока смерть не разлучит нас.

Затем она сделала странную вещь: обхватила мое лицо ладонями и поцеловала в обе щеки.

— Спасибо тебе, Ютта. Ты настоящий друг. Я всегда хотела тебе об этом сказать.

В дверях она помахала мне рукой и вышла.

Я снова взяла рукопись, ручку и стала читать. Нельзя же делать все сразу. Сначала я позвоню матери, а потом подумаю о Каро и ее странном парне. Надо будет еще поговорить с ней вечером, сделать внушение, чтобы не строила вокруг себя стены комплекса неполноценности.

Каро зажгла свечи по краю ванны. Было еще светло, но они красиво горели. На масло для ванны она потратила целых шесть евро — чистый грабеж. Зашипела пена. Однажды она видела фильм о Клеопатре. В память врезались ванные сцены. Роскошь. Служанки. Одни служанки купали свою госпожу, другие натирали маслами, третьи — благовониями, четвертые одевали. Масла для приема ванны смешивались в зависимости от ее настроения. Неужели она правда купалась в молоке ослиц?