Книга Охота на медведя - Петр Катериничев

— Мудреная задача. В каждом из нас существуют по меньшей мере два человека. И они — непримиримы и своевольны. Но только один распоряжается твоей жизнью. Ему нужны деньги, успех, слава, женщины, вина... А другой... Другой — молчит.

Гринев пожал плечами:

— О чем же он молчит?

— О подвиге. О любви. О силе. О том, что силы этой в человеке столько, что он способен перевернуть мир! — Мужичок вздохнул. — А сейчас... Мир наш полон полуфабрикатов, которые так и не стали людьми. И в жизни они ищут не подвига, а комфорта, который им представляется покоем. И правит такой жизнью рок. Вначале он похож на незатейливого суетливого бесенка, он изводит тщеславием, похотью, завистью, он дергает невидимые нити наших страстишек и заставляет плясать под свою музыку в этом глумливом балагане... И — дает иллюзию счастья, называемую довольством... И только потом человечек может разглядеть его мерзкую харю — харю лжеца... Но поздно. Жизнь уже прошла. Прошла бездарно и мнимо, и впереди — ничего. — Мужичок уставил немигающий взгляд на Олега:

— Человеку дар дан, чтобы сотворить чудо, а он его не пойми на что разбазаривает... Как в Писании? «При всем этом они продолжали грешить и не верили чудесам Его. И погубил дни их в суете и лета их в смятении». — Мужичок вздохнул, попросил:

— Угости меня выпивкой, странник.

Олег подошел к стойке, взял бутылку, тарелку со снедью, вернулся. Мужчина заметно приободрился.

— Меня Константином Гуровым зовут. Местные так и называют — Гуру.

Словоблуден и непонятен. А как тебя величать, странник?

— Медведем.

— Ну и за знакомство.

Олег едва пригубил, Гуров накатил почти полный стакан, раздумчиво разжевал корочку:

— Медведь... Ну да, нездешний ты. Забрел к нам откуда-то и уйдешь в никуда. Есть в тебе какая-то одержимость. Но чтоб стать непобедимым, тебе нужно найти любовь.

— Любовь?

— Всю жизнь мы ищем любви, потому что боимся немощи. Даже не смерти, нет, немощи, когда одинокая, загнанная душа окажется в дряхлой оболочке... Мы ищем ту женщину, которая будет любить того, скрытого в нас, кажущегося слабым. Ведь слабость — оборотная сторона силы, и мы ищем женщину, которая сможет это понять. И простить.

Гуров плеснул себе еще, выпил, поморщился.

— Мне пора, — сказал Гринев.

— Пора? — поднял помутневший взгляд Гуров. — Пора — чего? Любви, доблести, угасания?

— Идти.

— Ты счастлив, странник. Тебе есть куда пойти.

— Это и называется счастьем?

— Да. Просто сейчас ты еще не знаешь об этом.

От выпитого Гуров затосковал тяжело и глухо, понуро опустил голову на руки.

— Пойду, — сказал Олег.

— Удачи тебе. Мир жесток к смелым.

Олег пошел пустой улицей вдоль тянущегося бетонного забора; поверху — проржавевшая колючка. Увидел провал, прошел, побрел по территории завода. В темноте видны были решетчатые, без стекол, ребра пустых цехов-ангаров, из-под снега торчали полуржавые остовы каких-то механизмов; Гринев перешагнул бурый ручеек, влажно и маслянисто переливавшийся в неверном свете дальних фонарей, и пошел по тропке вверх.

Глава 12

Оказавшись перед воротами небольшого особняка, Олег некоторое время помедлил, примерился и — разом перемахнул чугунную ограду и направился к дому.

В тот же момент вспыхнули галогенные лампы, заливая пространство неживым люминесцентным светом.

Когда Олег подошел к двери, у порога уже стоял высокий и широкоплечий мужчина и улыбался визитеру.

— Медведь-то ты медведь, а скачешь, как леопард.

Они пожали руки и прошли в дом.

— Леша, это и есть старая дачка? — спросил Олег.

— А то.

— Что в гараже?

— «Мерседес».

— Служебный?

— Свой.

— Растут люди. А ты раздобрел, Леший.

— Скорее раздался. Зато ты тощ, как дворовый кот.

— Порода такая. Ем мало, сплю еще меньше. Это в мою честь иллюминация?

— Сработали сенсорные датчики. Ты зачем через забор прыгал?

— Усомнился. Место вроде то, береза — тоже. А домик — другой. Решил убедиться.

— Убедился?

— Да.

Они прошли на второй этаж, устроились на просторном балконе. Стол был уже накрыт: коньяк, водка, холодные закуски.

— Когда тебя нет — охрана? — спросил Гринев.

— Нет.

— Значит, не пристрелили бы.

— Привычки детские забывать пора.

— Думаешь?

— Обидно словить пулю в Подмосковье в мирное время.

— А оно мирное?

— Брось, Олег. Ты же финансист, а не философ.

— Финансы без философии не финансы, а просто деньги.

— Сильно сказано. Но глупо. Всем милее то, что в кошельке. Тебе нет?

— Смысл ищу.

— Жизни?

— Не меньше.

— Не поздно?

— Это — как умирать или жениться: никогда не поздно.

— Лучше второе.

— Кто бы спорил.

— Ну что? За встречу? Они разлили, выпили.

— Что не похвастался, Леший? — спросил Гринев, поведя рукой.

— Я скромный.

— Воздух здесь — хоть пей.

— Да. Когда-то это было глушью, а теперь... Дорогу подвели, был бы на машине, заметил. Ты по делу?

— Нет. Просто.

— Я, вообще-то, так и решил. А потом подумал — мало ли... Все-таки давно не виделись.

— Очень давно. Ты поднялся.

— Одни люди падают, другие поднимаются. По второй? Они выпили. Повспоминали общих знакомых. Выпили по третьей. Поболтали о политике. Снова налили... И снова...

— Как-то странно себя чувствую, — признался Лешаков.

— С чего? Хороший дом, теплая ночь.

— Отвык общаться просто так. Совсем отвык. Умом понимаю: мы же знаем друг друга сто лет, и вообще... Пью и — не пьянею. Сверлом мысль: «Что ему от меня нужно?»

— Мне? Я же сказал: ничего.

— Я не о тебе, Олег. Я о привычке. И о времени. Оно меняет нас. И когда-нибудь изменит совсем. Общество свободных индивидуумов. Наверное, ты прав.

— В чем?

— В войне. Как сформулировал некогда Томас Гоббс: «Война всех против всех». А свобода — не что иное, как свобода подмять остальных.

— Может быть.

— Война... Она всегда за выживание. Если покатишься вниз, можешь не остановиться.