Книга Чосер - Питер Акройд

Со сторонниками и свитскими молодого короля Чосер также был коротко знаком; он хорошо знал гофмейстера двора Роберта де Вера и его помощника Саймона де Берли, в свое время не раз содействовавшего Чосеру в его продвижении по служебной лестнице. Знал он и богатых купцов, субсидировавших короля, в том числе Николаса Брембра и Джона Хенди, как знал и лордов-рыцарей из окружения Ричарда-Джона Кланвоу, Ричарда Стери, Льюиса Клиффорда, Уильямса Невила и Филипа Лаваша; последнему Чосер адресовал одно из самых примечательных своих стихотворений – “Истина”. Все эти друзья-приятели постоянно контактируют с ним на его общественном поприще – таможенной службе и в различного рода свидетельских выступлениях и поручительствах. Большинство этих Ричардовых вельмож служили еще при дворе Эдуарда в тот период, когда и Чосер подвизался там в качестве сквайра; среди них он рос в чинах и поднимался по служебной лестнице. Словом, имея такие связи, Чосер был неплохо вооружен и защищен от штормов политических междоусобиц, сотрясавших королевство в последующие годы.

Однако вельможи эти были связаны с Чосером и по другой линии. Лорд Клиффорд, например, доставил Чосеру большое удовольствие, привезя ему поэму Юсташа Дешана, в которой французский поэт прославлял английского собрата как “великого знатока и переводчика произведений французской культуры”. Джон Кланвоу также являлся сочинителем – писал стихи и стал автором неопубликованного религиозного трактата под названием “Два пути”. Оба вельможи, по-видимому, принадлежали к постоянным слушателям чосеровских произведений.

Не следует забывать и еще об одном обстоятельстве, касающемся расширяющегося круга знакомств Чосера и людей, службой или личной приязнью с ним связанных. Многих из них подозревали в реформистских симпатиях. Из исторических хроник того времени и отдельных ссылок и упоминании становится ясно, что они сочувствовали идеям последователей Уиклифа, лоллардам, намеревавшимся очистить Церковь от излишнего ее обмирщвления. Из чего не следует, будто лорды-рыцари являлись радикальными реформистами, отрицавшими идею пресуществления или таинство исповеди. Вернее будет сказать, что этих умных и интеллектуально продвинутых людей сокрушало зрелище коррупции Церкви и упадка христианской веры. Напомним также, что Джон Гонт поддерживал Уиклифа в его конфликте с церковными властями. Существовал целый круг связанных друг с другом богатых и влиятельных придворных, открыто противившихся претензиям князей Церкви на власть и богатство.

Не подлежит сомнению, что цели эти были близки и Чосеру. Внешне Чосер был крайне набожен. На одном из рисунков он изображен с четками в руках. В раннем своем стихотворении “Азбука”, в рукописях именуемом “Молитвой Богородице”, он воспевает добродетели Святой Девы, однако стихотворение это является буквальным переложением французского оригинала и может рассматриваться всего лишь как пример стихотворного экспериментирования.

Хотя сомневаться в искренности чувств поэта тут не приходится, но сочинялось стихотворение и в качестве дани общепринятым взглядам (а возможно, и с желанием придать респектабельности своей персоне в глазах общества), и как попытка набрать лишних очков во внутренних своих борениях за спасение души. Он составил также и жизнеописание святой Цецилии, позднее использовав его в “Кентерберийских рассказах” в “Рассказе Второй монахини”, однако рассказ этот не столько полон набожности, сколько изобилует сверхъестественным, что сближает его со старинными “gestes”, “песнями о деяниях”.

В “Кентерберийских рассказах” набожность Чосера проявилась по-другому. Широко известно, что оканчиваются они “Рассказом Священника”, своего рода покаянной проповедью с финальным отречением Чосера от всего вышесказанного. Он порицает свои “греховные” создания, к которым причисляет многие из “Кентерберийских рассказов”, а также “Троила и Хризеиду”, и рекомендует читателю лишь литературу, “согласную с учением веры нашей”. В этом можно усмотреть обычное для средневекового автора настроение раскаяния на пороге смерти, но можно разглядеть и выражение искренней веры. Значительная часть текста “Кентерберийских рассказов” откровенно христианская по духу и теме, а в своеобразном словесном состязании паломников участвуют и протагонисты-клирики. Но именно здесь и возникает вопрос о “лоллардовских” мотивах, так как в “Кентерберийских рассказах” представители Церкви изображены в красках, открыто или подспудно сатирических. Настоятельница глупа и склонна к сибаритству, пристав церковного суда – нелеп и вороват, продавец индульгенций – изнежен и лицемерен, монах – суетен и жаден, а кармелит, по словам Чосера, – “гуляка и распутник”. Один священник вызывает у Чосера одобрение, и его же, что знаменательно, трактирщик подозревает в симпатиях к “лоллардам”! По-видимому, Чосер намекает здесь на то, что если и впрямь мы желаем повсеместного восстановления благодатной чистоты веры, то к идеям религиозного реформаторства следует отнестись со всей серьезностью. Конечно, заявить так прямо он бы не мог – по самой природе его и складу характера ему было чуждо выражение личных мнений. В отличие от своего современника Уильяма Ленгленда он никогда не позволял себе страстных обличений. Но общий тон его произведения ясен – он солидаризируется с теми из своих коллег-придворных, кто считал необходимым полное обновление церковной практики. Что, однако, не делает Чосера лоллардом или последователем Уиклифа. У нас нет доказательств того, что он стремился сокрушить устои Церкви или подвергал сомнению ее обряды. Лолларды, к слову сказать, считали бессмыслицей любые паломничества, и в особенности паломничества к месту упокоения святого, презрительно именовавшегося ими Фомой Кентердурийским; делать сюжетом своего произведения именно такое паломничество единомышленник лоллардов вряд ли бы стал. Но взгляды наиболее просвещенных людей своего времени Чосер, похоже, все-таки разделял.

Восшествие на престол нового короля карьеру Чосера как дипломата фактически не затронуло. Весной 1378-го, например, он был послан в Ломбардию “lexploit de notre querre” (в связи с ходом нашей военной кампании). Имеется в виду война с Францией, вспыхнувшая после смерти Эдуарда в результате набегов французов на порты Ла-Манша. Ответные действия Англии, начавшиеся в год Чосерова посольства, оказались неубедительными и ко времени его отправки в Ломбардию были отражены. В Ломбардию Чосер ехал в поисках союзников. Его сопровождала свита из шести чиновников, а также телохранители. У главного переговорщика сэра Эдварда де Беркли свитских было вдвое больше. Темой переговоров должна была стать военная и денежная помощь. Ходатайствовали в основном перед Барнабо Висконти, герцогом Миланским, и английским командующим наемников сэром Джоном Хоквудом. Так как миссия предполагалась длительной и должна была занять месяцев пять, Чосер поручил свои таможенные дела заместителю, а своего друга поэта Джона Гауэра попросил защищать его в судейских тяжбах. Кажется, уже в этот ранний период перед ним маячила перспектива судебного преследования за “raptus”, то есть изнасилование некой Сесилии Чампейн. Можно только предполагать, какие тревоги терзали тогда сердце Чосера.

Однако репутация его тогда, видимо, не очень пострадала, если его сочли достойным вести переговоры с человеком, общепризнанным как самый отъявленный тиран. Такую его характеристику подтверждает и сам Чосер, в “Рассказе Монаха” он так отзывается о Висконти: