Книга Приданое для Царевны-лягушки - Нина Васина

– Мы что-нибудь придумаем. Вспомните, пожалуйста, гостиница точно в Ялте?

– А вот не поручусь! Я не могу ничего толком вспомнить, потому что меня напоили. Прошу вас, снимите нас с самолета в аэропорту и арестуйте! У меня нет визы на Украину. Арестуйте хотя бы меня одного, раз уж вы решили не трогать моих племянников!

– Платон Матвеевич. Мы сделаем так. В аэропорту вы сядете в машину...

– В вашу машину? – перебил Платон.

– Вы сядете в машину с племянниками, поедете к гостинице, в нужный момент возьмете предложенное оружие...

– И сдамся первому же милиционеру?

– Нет. Возьмете оружие. И когда вам покажут объект, выстрелите в воздух. Один раз. Запомнили?

– Один раз, запомнили... – пробормотал Платон, еще не веря в услышанное. – Но как же?..

Гудки в трубке.

– Это невозможно, – подвел итог Платон. Прошел, шатаясь, в хвост самолета, внимательно осмотрев укрытых с головой пледами попутчиков. Потом раздвинул малиновые шторки и обнаружил за ними дремлющего на стульчике настоящего стюарда в белом и с бабочкой из того же малинового материала, что и шторы.

– У вас есть ракия? – строго поинтересовался Платон.

Стюард молча протянул плоскую бутылочку коньяка. Осмотревшись и не обнаружив ничего, куда можно было бы налить коньяк, Платон поделил его на глотки из горлышка.

На шестом глотке он добрел до кресла рядом с Федей и с облегчением привалился к его плечу своим.

Дорога к Ялте сияла солнцем и прозрачным обжигающим небом. Платон пришел в себя на шоссе. Он лежал на заднем сиденье довольно большого автомобиля, братья сидели впереди, вел Федор. Судя по количеству децибел, которые долбили по мозгам из невидимых колонок, спрашивать о чем-то племянников было бессмысленно, Платон осторожно сел и стал смотреть в окно, отслеживая все попадающиеся на пути рекламные стенды и дорожные указатели.

– «На Харькив», – удрученно прочитал он вслух. – Что происходит?..

Осторожно ощупав голову, Платон убедился, что она не раздулась в несколько раз, как ему показалось, когда он сел, и из ушей ничего не свисает.

Братья заметили, что Платон проснулся, и выключили музыку. Платон удивился: стало очень тихо, и звук вылетающих из-под колес камушков резал по мозгам скрежетом куда более неприятным, чем только что громкие ударные.

– Тони, – повернулся к нему Веня, – ты чем охлупляешься?

– Охлупляюсь?.. Ну, чем я могу охлупляться, дайте подумать... Сдаюсь.

Что-то неприятно давило в левую ягодицу. Повозившись, Платон вытащил из-под себя пустую плоскую бутылку из-под коньяка и обнаружил, что брюки и сиденье мокрые.

– Я разлил коньяк, какая жалость! – понюхал бутылку Платон.

– Нет, Тони, до этого не дошло. Не огорчайся так. Коньяк ты весь выпил, а штаны просто обоссал, – утешил его Федор.

– Как?.. Что?.. – обомлел Платон.

– Извини, Тони. Мы сунулись в пару бутиков по дороге, чтобы сменить тебе штаны, но ничего не вышло, – виновато сказал Веня.

– Да, Тони. Ты просто бугай какой-то, – поддержал брата Федор. – В одном месте мы даже попросили обмерить тебя в машине. Нам сказали, что нужен шестьдесят второй размер. А это редкость. У них такого размера нашлись только пляжные трусы до колен.

– В красный горошек, – вступил Веня. – Сам понимаешь, ехать стрелять Пончика в пляжных трусах в красный горошек – это несолидно.

– С кем не бывает! Вот возьми, – не поворачиваясь, от души протянул назад руку Федор. – Нас мужик носильщик спросил в аэропорту, «чим вин, такый здоровый, охлупляеться?» и посоветовал купить это.

– Что это?.. – На этикетке маленькой бутылочки мелкие буквы расплывались в серую мазню.

– А хрен его знает, – пожал плечами Веня.

– Кстати, там и хрен есть, – заметил Федор.

Платон на эти его слова не обратил внимания, открутил пробку довольно широкого горлышка и осторожно понюхал. Приятный пряный запах. Он наклонил бутылочку, а так как из нее почему-то ничего не вылилось, постучал по дну.

Во рту оказалась странная сладковатая масса какой-то густой пряной приправы. Вяло пожевав ее, Платон через секунду едва удержался от крика, но подпрыгнуть подпрыгнул. Он заметался на сиденье, обшаривая карманы, чтобы выплюнуть все в какой нибудь платок или салфетку, но ничего похожего не нашлось. А во рту уже разгорелся настоящий пожар, в нос ударила перечная волна, из глаз потекли слезы. Заметив его странные прыжки, Федор резко затормозил и остановился. Платон стал валиться вперед и от этого рывка неожиданно все проглотил.

– Помогите!.. – прохрипел он, задыхаясь.

– Тони, тебе сейчас полегчает, – пообещал развернувшийся к нему Веня.

– Убийцы! Я не могу дышать...

– Сейчас пройдет, – так же спокойно заявил Федор. – Сразу ясно – ты не любишь мексиканскую кухню.

– Дайте попить! Мне нужно выйти!

– Попей, Тони.

Вцепившись с отчаянием умирающего в предложенную бутылку, Платон сделал несколько больших глотков.

– Теперь скажи честно, разве тебе не полегчало? – спросил Федор.

Платон убрал бутылку от губ и посмотрел на братьев, зачем-то прикидывая, где может быть сумка с завернутым в полосатое полотенце пистолетом.

– Полегчало! – радостно улыбнулся Веня.

Действительно, ему сильно полегчало. Жгучесть слегка отступила, хотя небо и язык горели, как ошпаренные. Зато в голове появилась полная ясность и какая-то отчаянная смелость.

– Вы у меня дождетесь! – яростно пригрозил Платон и тут только заметил, что бутылка, из которой он жадно пил, пивная.

– Не-е-ет! – простонал он. – Только не это. Что же это делается?.. Кто подсунул мне пиво? У меня на него аллергия!

– Ну извини, анкл Тони, – забеспокоился Веня. – Как эта твоя аллергия выглядит?

– Через десять минут у меня распухнет лицо, наступит отек, станет трудно дышать!

– Тони, не бери в голову. У тебя последние два часа и так морда красная, как жопа у обезьяны, глаза заплыли, и дышишь ты, как сломанный насос. Так что – все в порядке. Тут другой вопрос. Как у тебя в этой аллергии ведут себя пальцы?

– Нет, я не верю, это не со мной... – Платон почувствовал, что едва сдерживает слезы, так ему вдруг стало себя жалко. – На кой черт вам сдались мои пальцы? – заорал он.

– Тони, начни думать наконец о работе. Ты должен попасть в Пончика хотя бы с восьми выстрелов, – развел руками Веня, потом стал сосредоточенно ковыряться в ухе.

– Почему с восьми? – тупо спросил Платон.

– Столько в обойме. Навряд ли нам дадут перезарядиться, – буднично объяснил Федор.

– Что у тебя в руке? Что это?.. Отдай немедленно, придурок! Это мое! – опять заорал Платон и вдруг увидел себя со стороны: потный, красный, злой мужик, в облитых мочой брюках бросается на парня и отнимает у него золотую заколку для галстука, которой тот ковырял в ухе.