Книга Директива Джэнсона - Роберт Ладлэм

Ведь уже ясно, что произойдет с цементом, если кровь пробудет на нем слишком долго. Теперь хозяевами дворца стали Халиф и его приближенные; отныне им следить здесь за чистотой и порядком.

— Будет исполнено, — с глубоким поклоном ответил молодой парень, прикасаясь к кожаному мешочку на шее. —Всё как вы сказали.

Халиф повернулся к старейшему из своих приближенных, неусыпно следившему за всеми насущными проблемами.

— Как поживает наш барашек, заблудившийся в кустах?

— Прошу прощения, сахиб?

— Как привыкает наш пленник к своим новым условиям?

— Плохо.

— Он нужен мне живым! — строго произнес Халиф. — Не спускайте с него глаз. — Он поставил чашку на стол. — Если пленник умрет раньше времени, мы не сможем обезглавить его в следующую пятницу. А это меня оченьогорчит.

— Мы позаботимся о нем. Церемония пройдет так, как вы ее наметили. Во всех деталях.

Любые мелочи имеют огромное значение, даже такие, как смерть этих никчемных людишек, делегатов. Осознали ли они, какую услугу только что оказали своей смертью? Оценили ли, что именно любовь обрушила на них град пуль? Халиф был глубоко признателен этим людям за принесенную ими жертву. А медлить было нельзя, ибо ФОК уже распространил заявление, в котором переговоры назывались заговором, направленным против Кагамы, а те, кто в них участвовал, клеймились как предатели. Делегатов требовалось расстрелять просто ради того, чтобы придать заявлению правдоподобность. Разумеется, заранее посвящать их в свои планы было нельзя, но Халиф надеялся, что в мгновение своей смерти они успели все понять.

Это были звенья одной цепи. Казнь Петера Новака и расправа с отступниками, ведшими переговоры, несомненно, упрочат решимость кагамцев сражаться до конца, до полной и безоговорочной победы. И на какое-то время остановят всех остальных посредников — агентов неоколониализма, в какие бы человеколюбивые наряды они ни облачались, — у которых может возникнуть желание воззвать к «умеренным», к «прагматикам» — и таким образом охладить пыл борцов за правое дело. Подобные полумеры, временные уступки являются оскорблением пророка! И оскорблением многих тысяч кагамцев, положивших свои жизни в затянувшемся конфликте. Никаких компромиссов — предатели заплатят своей головой!

А весь мир узнает, что к Фронту освобождения Кагамы следует относиться серьезно, уважать его требования, бояться его угроз.

Пролитая кровь. Жертвоприношение живой легенды. Как еще заставить глухих слушать?

Халиф не сомневался, что среди кагамцев все, кому надо, узнают о случившемся. Другое дело международные средства массовой информации. Для скучающего западного зрителя высшей ценностью является развлечение. Что ж, борьба за национальную независимость ведется не ради того, чтобы кого-то позабавить. Халифу был знаком образ мыслей жителей западного мира, ибо он сам какое-то время жил среди них.

Большинство его последователей — малообразованные люди, бросившие плуг, чтобы взяться за оружие; они никогда не летали на самолете и знают об окружающем мире только то, что передается вещающими на кагамском языке радиостанциями, подвергающимися жесткой цензуре ФОКа.

Халиф уважал чистоту их душ, однако его личный жизненный опыт был значительно богаче; но иначе и быть не могло. Для того чтобы разрушить неприступную крепость, нужны мощные орудия. Закончив университет в Хайдарабаде, Халиф проучился два года в университете штата Мэриленд, в Колледж-Парке, и получил диплом инженера. Как он любил повторять, он побывал в самом сердце мрака. Время, проведенное в Штатах, позволило Халифу — или Ахмаду Табари, так его звали тогда — понять, как жители Запада смотрят на весь остальной мир. Он познакомился с мужчинами и женщинами, родившимися и выросшими в могущественных и богатых странах, привыкшими тратить силы только на то, чтобы нажимать клавиши на пульте дистанционного управления. Самой большой опасностью, с которой сталкивались эти люди, была скука. Для них такие уголки земного шара, как Анура, Шри-Ланка, Ливан, Кашмир и Афганистан, превратились в пустые, ничего не значащие названия, простые символы бессмысленного варварства нецивилизованных народов. И в каждом случае Запад наслаждался великим даром забвения: забывал о своем соучастии, забывал о том, что, в сравнении с его собственными преступлениями, все остальное меркло.

Сытые, богатые! Халиф понимал, что западный мир для большинства его последователей остается абстракцией, призрачной и даже демонической. Но для Халифа западные люди были реальностью; он видел и чувствовал их, ибо ему уже приходилось встречаться с ними. Он знал, как пахнут эти люди. Взять, к примеру, не находящую себе места от безделья супругу заместителя декана, с которой Халиф познакомился во время учебы в университете. На вечеринке, устроенной администрацией для студентов-иностранцев, она выпытывала у него рассказы о невзгодах жизни на Ануре, и он, отвечая, видел, как округляются ее глаза и наливаются краской щеки. Её было лет под сорок; светловолосая, сохранившая остатки былой красоты, она одуревала от скуки; ее безоблачное, уютное существование стало для нее клеткой. Разговор, начавшийся у чаши с пуншем на вечеринке, получил продолжение за чашкой кофе у нее дома, а потом последовало и многое дру roe. Скучающую женщину восхищали рассказы о преследованиях за вероисповедание, подкрепляемые ожогами от сигарет, загашенных о его грудь; несомненно, ее просто завораживала его экзотичность, хотя в открытую она признавалась только в притягательной силе его «неукротимого пыла». Когда он обмолвился о том, что однажды ему к гениталиям прикладывали электроды, перезрелая красавица пришла в ужас, но в то же время была очаровала. «Остались ли после этого необратимые последствия?» — совершенно серьезно спросила она. Рассмеявшись над столь неумело прикрытым любопытством, он ответил, что с радостью предоставит ей возможность судить об этом самой. Ее муж, с вечно исходящим изо рта зловонием помойки и нелепой подпрыгивающей походкой, вернется домой не раньше чем через несколько часов.

Вечером того дня Ахмад сотворил «шалат», ритуальную молитву, не успев смыть с ладоней соки ее тела. Вместо молитвенного коврика ему пришлось использовать наволочку.

Последующие недели стали для него экспресс-курсом западных нравов, оказавшимся не менее ценным, чем все остальное, чему он выучился в Мэриленде. Он брал себе все новых любовниц, точнее, они брали его, не догадываясь, что до них уже были другие. Все как одна пренебрежительно отмахивались от своего безоблачного существования, но никто даже не мечтал о том, чтобы покинуть позолоченную клетку. Краем глаза следя за голубоватым свечением экранов телевизоров, эти избалованные белые сучки смотрели новости дня, размахивая руками, чтобы быстрее высушить лак на ногтях. В мире не происходило ничего такого, чего американское телевидение не могло бы сжать до пятнадцатисекундного информационного сюжета: нарезанные тонкими ломтями кадры кровавого насилия, перемежающиеся рекламой новых диетических продуктов, разглагольствованиями о защите прав домашних животных и предупреждениями об опасности дорогих игрушек, которые могут проглотить маленькие дети. Насколько же Запад богат материально, и насколько же он беден духовно! Неужели Америка является путеводным маяком для всего остального мира? Если так, то этот маяк ведет корабли на смертельные скалы!