Книга Слово дворянина - Андрей Ильин

— Счас как вдарю, и душа из тебя вон! — пообещал кочегар.

— Ага, он, дворник! — торопливо признался злодей.

— Надобно его теперь, покуда он далеко не ушел, словить, — сказал Мишель.

Солдаты, понятливо кивнув, побежали из квартиры.

Паша-матрос принес с лестницы мертвого мальчонку. Тот безжизненно висел, свесив вниз руки и ноги. За кочегаром шла, будто привязанная к нему, притихшая и испуганная девочка.

— Жаль пацаненка-то! — вздохнул кочегар.

— А другой где? — спросил Мишель.

— Видать, сбег, когда палить начали! — ответил Паша-матрос. — Теперь ищи ветра в поле.

Пошарил в кармане бушлата, вытащил кусочек колотого сахара, протянул девочке.

— На, покушай.

Хотел по голове ее погладить, да та, как он приблизил к ней свою ручищу, испуганно сжалась и заморгала глазками.

— Эх!.. Мы-то ладно! — в сердцах сказал кочегар. — А эти-то за что такие муки принимают?

Девочка стояла, держа в грязных пальцах кусок облепленного махоркой сахара, облизывала его, с опаской косясь на матроса.

И то верно, — подумал Мишель. — На что тогда все эти революции?.. Грош им цена, коли первыми дети страдают! Были" нее родители, были братья, а ныне одна она. И что с ней теперь станется — помрет где-нибудь под забором либо в казенном доме от голодухи и тифа.

Девочка облизывала свой кусок сахара, а подле нее, в ногах, лежал ее мертвый брат, что был для нее опорой, а теперь перестал быть...

Спас ее Мишель, головой рискуя, выхватив из-под пуль — да только верно ли сделал? Может, не нужно было, может, пускай бы она теперь погибла, чтобы впредь не мучиться?..

Скоро вернулись солдаты.

— Утек мерзавец, — довольно безразлично сообщили они. — Там дворы проходные, а в какой из них он побег — разве понять! Так что мы далече не пошли.

— Ладно, — кивнул Мишель. — Найдите где-нибудь понятых, да и начнем опись...

И вновь обернулся к девочке.

Та стояла, и не было на ее лице ни страха, ни сожаления. Не было ничего!.. Одна только какая-то совершенно взрослая печаль и усталость. От ее такой еще короткой, но успевшей вместить столько бед и страданий жизни...

Что-то с ней станет!..

Да и не с ней с одной...

Глава XIII

Чудна земля персиянская — все там не так, как на Руси, все шиворот-навыворот!

Идет Яков Фирлефанцев по старому городу от базара к базару, коих здесь видимо-невидимо, да диву дается, сколь народу здесь торговым делом промышляет. Да торгуют не абы как, не всем подряд, а лишь одним чем-нибудь — на том месте сабли да шатры продают, там — упряжи, там — дрова, да не просто так, не возами, как дома, а чудно — на вес! Дале — решетками торгуют и здесь же их, мехами огонь раздувая, и куют, за ними из глины горшки лепят да в печах обжигают, а из меди, что листами, посуду али шкатулки молоточками выбивают — али что другое, что только ни попросишь. Еще дале — ткут и красят набивные ткани, режут всякие деревянные изделия, пишут прошения, продают чернила и чернильницы...

Все кругом по-иноземному галдят, толкаются, товар свой на все лады нахваливают, прохожих за рукава дергают да к себе в лавки тащат! Пройти спокойно нельзя!

Вдруг слышит Яков — русская речь!

Оглянулся — стоит купчина в рубахе, косая сажень в плечах, с бородой по пояс, да с другим таким же речи говорит. Мол:

— Ныне торговля никакая, себе в убыток, хорошей цены не дают, надобно бы лавки закрывать да в кофейню идти...

Замер Яков, спросил — кто такие?

— С-под Новгорода Великого я, по-русски Николой кличут, аки святого чудотворца, а местные Курбан-савдагар прозывают. А Алексашка — с Рязани. Торговлю здесь ведем.

— Давно ли?

— Почитай, четвертый годок. Везем сюда лен да меха, отсюда приправы, ткани да золото на Русь-матушку шлем! Тем, слава всевышнему, и живы!

— И много здесь русских?

— Считай, лавок сто, а то и поболе! Аида с нами, расскажешь, чего на Руси-матушке ныне творится. А коли нужда в чем есть — в деле, совете добром ал и в ином чем, мы с превеликим нашим удовольствием.

— Есть нужда. Надобно мне каменьев самоцветных — алмазов, рубинов да жемчугов для государыни-императрицы Елизаветы Петровны купить, да не простых, а самых невиданных, дабы удивить и порадовать ее.

Переглянулись купцы.

— Тогда к еврею Юсуфу тебе надобно, что лавку на старом базаре держиг. Аида, проводим!

Пошли.

Купцы ловко меж людей шныряют, то с тем, то с иным на разных языках заговаривают, к товарам прицениваются, а то к ним перс какой али индус в чалме бросается да поклоны бьет.

Всех-то они знают, и все-то — их!

— Сколь же вы языков понимаете? — удивляется Яков.

— Да, почитай, десяток — персиянский, турецкий, армянский, индийский, еврейский... Люди мы купеческие, нам без языков иноземных никак нельзя! Перво-наперво, счет разуметь надобно, дабы верно торговлю вести. К примеру по-турецки цифири будут: бир, ики, учь, дерть, бежь... По-персиянски: йек, до, сэ, чахар, пандж, шеш, хавт, хашт, ног. А по-армянски уже: айн, пень, кень, та, ечь, за...

Вдруг топот, галдеж — толпа друг на дружку лезет. Что такое?

— Не иначе, опять казнят кого. Протиснулись.

И верно. Посреди площади, что народом запружена, — пустота, из земли, на два локтя вбитые, торчат колья с руку толщиной, с одного конца стесанные. Подле них стоит персиянин в одежде богатой да, вертя в руках свиток, чего-то громко читает. Чуть дальше, понуро свесив головы, ждут своей участи приговоренные. Вокруг них воины с палашами наготове стоят, у каждого за спиной лук и колчан со стрелами подвешен.

— Чего с ними будет-то? — спрашивает Яков.

— Будет-то — на кол посадят, а боле ничего, — отвечает Никола.

— За что-же?

— За дело! Те двое жен чужих соблазнили да сбежать с ними хотели. А тот евнухом при гареме состоял, да по недосмотру не дорезан оказался, отчего в грех впал! За что им ныне ответ держать.

Важный персиянин читать закончил, свиток свернул, что-то крикнул, да сел в сторонке, скучая.

Вперед палач вышел, одного из приговоренных за шиворот схватил, наземь уронил и ноги ему ремешком ловко так перехватил, узлом затянув и к ним уж руки подвязал, отчего тот весь скорчился.

Народ заволновался, на носки привстал, дабы лучше видеть.

Помощник палача, пацаненок совсем, к деревянному колу подошел, с пояса мешок снял и, раскрыв его, вынул полную пригоршню сала, которым кол мазать стал сверху донизу, так что тот весь заблестел. Два смазал, а третий не тронул. На третьем деревяшку поперек набил.