Книга Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец

Она отобрала у Рузи колбасу, съела сама, вернулась в комнату и, шепотом назвав всех придурками, уснула легким и счастливым сном.

На часах было 4:55. Целый час прошел как вдох счастья. В 5:58 принялся тонко пищать будильник Лары. Он звенел как комар в тот мерзкий момент, когда зависает над кожей. И снова у Фреды оказались самые чуткие уши и самые нежные нервы.

– Заткни его! Убью! – заорала она, бросая в Лару подушкой.

Та быстро протянула руку и начала слепо и бестолково нажимать на кнопки телефона. Комариный писк замолк, но именно в этот миг сработал будильник Алисы, безостаночно повторявший голосом Кузепыча:

– А вставать кто будет, сморкливый пень? Доярки, к коровам шагом марш!

Слова эти Алиса записала как-то утром, когда они все дружно проспали, а Кузепыч колотился в двери своим «крепко-полным туловищем» ((с) Рина). Она выключила Кузепыча, но к тому времени уже хором сработали будильники Рины и Фреды. Спать стало никак невозможно.

Рина свесила ноги с кровати. В комнате было темно. За окном синева. В снегу мерзли мокрые голые деревья.

– Первое марта! – произнесла она, радуясь, что впомнила об этом первой.

Больше никто не обрадовался.

– И что? – отозвалась Фреда. – Пулю в бошку этой весне!

Фреда обожала из всего создавать конфликты. Начинала спорить, даже если просто сказать при ней, что трава зеленая. «Ты что, цветов не различаешь? Тупой, да?! Она са-ла-то-вая!» Если неосторожно поддакнуть, что прости, она, и правда, салатовая, Фреда яростно схватывалась сама с собой. «Где ты тут видишь салатовую? Ну да, вот эта травинка салатовая! А все остальные светло-зеленые!»

С другой стороны, в ШНыре к воплям относились терпимо. «Вопли – это форма передачи искренней информации на неформальном уровне», – рассуждала Кавалерия.

Вспыхнул свет. В дверях стояла Лена, вставшая раньше всех, еще за минуту до первого будильника, и первой бросившаяся занимать душ. И вот теперь она вернулась, закутанная в банный халат. Мягкая, с большими руками и ногами, Лена была свежа и бодра. Кожа бело-розовая, пористая, как из хлебопечки.

Сквозняк, проскочивший за ней в открытую дверь, сорвал со стола Фреды все бумажки и анкеты и принялся забавляться с ними на полу.

– 6:01! – певуче сказала Лена, одаривая всех сдобной улыбкой. – Повторяю: не просто шесть, а шесть и целый ноль один!!! Что делаем?

– Тебя, курица, убивать собираемся! – завопила Фреда. – Вырубила свет, быстро! Я еще сплю!

– Когда кто-то орет – он не спит, – сказала Лена.

– Ты не спишь, а я сплю! Уши отрежу!

– О небо! Золотко! Ты проснись сначала, ножки в тапочки вставь, ножницы наточи, а там и ушками моими занимайся, – дружелюбно откликнулась Лена. – А я вчера, пока вы все орали, сумку закончила из кусочков кожи. Показать?

Фреда спрыгнула с кровати, собрала рассыпанные бумажки, сунула их под подушку и, шаркая тапками, отправилась в умывалку. Ссутуленная, сердитая, на плече болтается полотенце.

Рина незаметно разглядывала Лену. Внешне осталась такая же, как в маршрутке в свой первый шныровский день – неспешная, с лениво заплетенной косой, любящая просторные вещи и вся словно зевающая, но что-то в ней внутренне ускорилось.

Прежде, уронив, например, вилку, она долго смотрела на нее, соображая, стоит ли поднимать сейчас или подождать еще некоторое время, чтобы вместе с вилкой подобрать и какие-нибудь другие предметы, которые тоже, безусловно, рано или поздно упадут. Теперь бы Лена тоже не сразу кинулась поднимать вилку, пораскачивалась бы минут десять, но потом вместе с поднятой вилкой вымыла бы и пол.

Ночами она тоже частенько не спала и почти не уставала. Порой казалась Рине надежным телефоном с батарейкой, работающим в экономичном режиме и потому редко требующим подзарядки. Конечно, этот «телефон» слегка притормаживал, зато никогда не ошибался. Например, Рина по шесть раз возвращалась в комнату, забывая взять то одно, то другое, то третье, Лена же брала все сразу и потому всегда была готова первой.

Минут двадцать все сосредоточенно умывались, одевались, брали разбег для прыжка в новый день. Потом Рина и Лена отправились в пегасню проведать дежурившую там Яру, которая в ШНыре не ночевала. С ее Гульденком творилось нечто непонятное. Он был угнетен, вытягивал шею, отказывался есть. То ложился, то вставал, бестолково топтался по деннику. Под челюстями – огромные горячие узлы.

Фреда, Алиса и Лара пошли в столовую на дежурство. Суповна была уже при деле. В одиночку переставляла с плиты на плиту многоведерную выварку с кипятком.

– Почему опоздали? – прохрипела она.

– Как опоздали? Мы должны были прийти в семь, а сейчас без десяти семь! – возмутилась Фреда, обожавшая точность и вообще всевозможные социальные договоренности.

– Вот и я говорю: опоздали на десять минут! Марш вытирать столы!

Фреда хотела что-то добавить, про анализ времени с учетом старческого склероза, но посмотрела на кипяток в руках у Суповны и смирным зайчиком запрыгала за тряпками.

– Она что, по часам не понимает? – бухтела Фреда, елозя тряпкой по столу.

Алиса наклонилась, сдвигая стулья. Смертные жетоны улеглись точно в солонку.

– Она понимает, что хлеб не разложен, – примиряюще сказала Алиса.

Фреда молча хлестнула тряпкой по ближайшему столу и отошла к следующему.

Очень скоро стало не до разговоров. Надо было мыть, драить, резать и разносить хлеб, расставлять посуду. Кухонные Надя и Гоша возились с чаем. Возня эта заключалась в том, что они заваривали его в том огромном котле, который переставляла Суповна, после чего зачерпывали оттуда старыми чайниками с отколотой эмалью. Вопрос, стерильные ли чайники снаружи, принципиально не задавался. Подразумевалось, что они стерилизуются в крутом кипятке, а микробы становятся питательным бульоном.

Фреде, Алисе и Ларе помогали Влад Ганич и Даня, временно поменявшийся из другой пятерки, потому что проспорил Кириллу дежурство. Правда, Даня больше помогал философией, а Ганич так переживал, что испачкает белоснежные манжеты, что соглашался разносить только вилки, причем исключительно сухие и держа их двумя пальцами.

– Ты бы, что ли, свитер надел, – сказала Алиса.

– А ты его потом стирать будешь? Или как овечка: в лужу окунулась и самоочистка? – кисло откликнулся Ганич.

Алиса презрительно выдохнула, сложив губы трубочкой.

– Ты какой-то больной! Я вообще не понимаю, что ты в ШНыре забыл!

– Я тоже не понимаю. Порой мне кажется, что меня даже из ведьмарского форта погнали бы, – внезапно сказал Ганич, и Алису – а она вообще-то ожидала от него вопля! – поразило, что в этот миг он был абсолютно серьезен.

Из кухни выглянула Суповна.

– Эй! – заорала она. – Соль надо рассыпать! Кто поможет?