Книга И явилось новое солнце - Джин Вулф

Это длилось не дольше одного вздоха. Я услышал далекие возгласы – моряки сообщали друг другу то, чего ни при каких обстоятельствах нельзя было упустить из виду. Затем снова воцарилась тьма, еще более непроглядная, чем прежде. Я поднялся еще на сотню ступеней; свет помигал, словно все лампы устали так же, как я, и погас окончательно. Еще тысяча ступеней, и огонек золотой свечи превратился в маленькую синюю точку. Я погасил ее, чтобы сберечь остаток топлива, и продолжил подниматься в темноте.

Может быть, попросту оттого, что я выбирался из недр корабля к самой внешней его оболочке, которая удерживала наш воздух, меня пробрал озноб. Я попробовал шагать быстрее, чтобы согреться при ходьбе, но понял, что это выше моих сил. От поспешности я только начал спотыкаться, а нога, вспоротая асцианским пехотинцем в Третьей Битве при Орифии, грозилась погубить все остальное.

Одно время я боялся, что не узнаю этажа, на котором расположены каюты – моя и Гунни, – но я, не задумываясь, сошел с лестницы, на мгновение засветил золотую свечу и, распахнув дверь, услышал скрип петель.

Уже закрыв дверь и нащупав койку, я почувствовал чье-то присутствие. На мой оклик ответил голос Идаса, беловолосого матроса, голос, в котором были смешаны опасение и любопытство.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я.

– Жду тебя. Я… я надеялся, что ты придешь сюда. Не знаю почему, просто подумал, что ты можешь прийти. Тебя не было со всеми там, внизу.

Я промолчал, и он добавил:

– Там, на работе. Поэтому я тоже смотался и явился сюда.

– В мою каюту… Замок не должен был тебя впустить.

– Ты же не сказал ему об этом. Я описал тебя, а он меня знает, как видишь. Моя каюта тоже здесь неподалеку. Я сказал ему правду – что хочу лишь подождать тебя.

– Придется приказать ему не впускать никого, кроме меня, – проворчал я.

– Для друзей стоит сделать исключение.

Я пообещал учесть это, подумав, что уж его-то точно не будет в числе избранных. Вот Гунни – может быть.

– У тебя есть светильник. Наверное, лучше было бы, если бы ты зажег его.

– Откуда ты знаешь, что он у меня есть?

– Перед тем как открылась дверь, в коридоре на мгновение загорелся свет. Это был свет от твоего светильника, верно?

Я кивнул, тут же сообразив, что в темноте он не увидит меня, и сказал:

– Я предпочитаю не жечь его зря, чтобы надолго хватило.

– Понятно. Я удивился, почему ты не зажег его, чтобы найти койку.

– Я прекрасно помнил, где она.

На самом же деле я не зажигал золотую свечу исключительно благодаря собственной выдержке. Меня так и подмывало зажечь ее, чтобы посмотреть, не обожжено ли у Идаса лицо и не прокушена ли рука. Но рассудок подсказывал мне, что обожженный убийца сейчас скорее всего не в состоянии совершить вторую попытку, а тот, кто был так сильно укушен, навряд ли смог бы добраться до лестницы в воздушном колодце и опередить меня настолько, чтобы я не слышал, как он поднимался.

– Ничего, если мы поболтаем? Мне очень захотелось поговорить с тобой тогда, когда мы встретились и ты рассказал о своей родине.

– Это можно, – согласился я, – если ты не прочь ответить на пару моих вопросов.

На самом деле, конечно, мне хотелось перевести дух, пользуясь случаем. Я еще вовсе не отошел от случившегося, но и возможностью разжиться какими-либо сведениями пренебрегать было нельзя.

– Не возражаю, – сказал Идас, – и с большим удовольствием отвечу на твои вопросы, если ты ответишь на мои.

Подыскивая какой-нибудь невинный вопрос для затравки, я снял ботинки и растянулся на койке, которая жалобно заскрипела.

– Ну, например, как называется язык, на котором вы общаетесь? – начал я.

– Тот, на котором мы сейчас разговариваем? Корабельный, конечно же.

– А другие языки ты знаешь, Идас?

– Нет, не знаю. Я, видишь ли, родился на борту. Это то, о чем я хотел тебя спросить: насколько отличается эта жизнь от жизни в настоящем мире? Я слышал много историй от членов экипажа, но все они – всего лишь невежественные матросы. Ты же, судя по всему, человек думающий.

– Спасибо. Родившись здесь, ты, наверно, видел много настоящих миров. Во многих ли из них говорят на корабельном языке?

– Признаться честно, я не каждый раз схожу с корабля. Моя внешность… ты, наверно, уже заметил…

– Пожалуйста, ответь на вопрос.

– Я думаю, в большинстве миров говорят на корабельном. – Мне показалось, что голос Идаса звучал немного ближе, чем раньше.

– Понятно. На Урсе на языке, который ты называешь корабельным, говорят только в Содружестве. Мы считаем его самым древним языком из всех, но до нынешнего дня я не был уверен, что это так.

Я решил завести разговор о том, что погрузило весь корабль в темноту.

– Было бы и вправду куда лучше, если бы мы могли видеть друг друга, верно?

– О, еще бы! Ты зажжешь свет?

– Да, сейчас. Как ты думаешь, скоро ли снова загорятся огни корабля?

– Их сейчас чинят в самых важных местах, – сказал Идас. – Но здесь не самое важное.

– А что случилось?

Я представил себе, как он пожимает плечами.

– Какое-то проводящее вещество попало на клеммы одного из больших отсеков, но никто не может понять, что именно. В общем, платы прогорели. И некоторые кабели тоже сгорели, а это уже никуда не годится.

– И все остальные матросы работают там?

– Почти вся моя команда.

Теперь я был уверен, что он придвинулся и стоит всего в эле от койки.

– Некоторых отослали с поручениями. Так я и ушел. Северьян, а твой мир, он красивый?

– Очень красивый, но и порядком страшный. Наверно, самое прекрасное – это ледяные острова, которые плывут, словно морские странники, с юга. Они белые и зеленоватые и сверкают, как алмазы и изумруды, когда солнце освещает их. Море вокруг них кажется черным, но вода так чиста, что можно видеть их подводную часть, уходящую в океанские глубины…

Идас затаил дыхание. Услышав это, я тихо, как только мог, вынул нож…

– И каждый из этих островов высится как гора в лазурном небе, усеянном звездами. Но на этих островах нет ничего живого… ничего человеческого. Идас, я засыпаю. Тебе, наверно, лучше идти.

– Я еще о стольком хотел тебя спросить…

– Спросишь в другой раз.

– Северьян, а в вашем мире люди время от времени прикасаются друг к другу? Жмут друг другу руки в знак дружбы? Так делают во многих мирах.

– В моем тоже, – сказал я и переложил нож в левую руку.