Книга Кроваво-красная текила - Рик Риордан

— И это говорит человек, чьим самым крупным достижением в колледже была статья про прорыв в технологии выращивания лука…

— А еще друг называется, — сказал Карлон и повесил трубку.

Я позвонил в галерею Лилиан, но трубку взял Бо Карнау. Сначала он сделал вид, что не помнит меня, но, в конце концов, сообщил, что Лилиан нет.

— Когда вы ее ждете? — спросил я.

— Послезавтра.

Я замолчал на пару секунд.

— Не понял.

— Все ты понял, — проворчал Бо, и я представил, как он ухмыляется — картинка получилась не слишком привлекательная. — Она уехала в Ларедо купить кое-что для галереи, оставила сегодня утром сообщение на автоответчике в студии. Могу только добавить: это меньшее, что она могла сделать после того, как вонзила нож мне в спину.

— Угу, можете добавить? Конечно, можете.

— Меньшее, что она могла сделать. Все свалила на меня и думает, будто проживет на…

Он еще много чего мог сказать, но я положил трубку на гладильную доску. Вполне возможно, он будет несколько часов толкать свою речь, прежде чем сообразит, что я его уже давно не слушаю.

Когда у меня в голове возникает такая путаница, как сейчас, я знаю, что пришло время поиздеваться над телом. Я надел спортивные шорты и футболку с надписью «Залив для волн» и направился по Нью-Браунфелс в сторону Ботанического сада. По-настоящему жарко еще не стало, но через две мили я покрылся потом с головы до ног, нашел киоск, где продавали кокосовое мороженое, купил штучку и сел в тени пекана около входа в Форт Сэм Хьюстон,[25]наслаждаясь тем, как ледяные кусочки фруктов соскальзывают изо рта в горло и дальше.

Я смотрел на военную базу и размышлял, там ли сейчас Боб Лэнгстон, и веселится ли он по поводу шутки, которую со мной сыграл вчера вечером. Я надеялся, что именно он мне звонил.

Когда я вернулся на Куин-Энн, телефон отключился, потому что трубка слишком долго была снята. Очевидно, Бо, наконец, устал от собственного голоса. Я положил трубку на место.

Я сделал серию отжиманий и «скручиваний» для брюшного пресса, потом решил навести на кухне порядок. Память о Бобе Лэнгстоне жила в холодильнике в отделении для фруктов, где несколько черных бананов превратились в продолговатые горки кашицы. Еще он оставил два бутербродных мешка с кусочками какого-то мяса в засохшем соусе барбекю, так мне, по крайней мере, показалось. Они не произвели впечатления даже на Роберта Джонсона.

К вечеру, когда зазвонил телефон, мое жилище выглядело почти чистым.

— Я очень близок к тому, чтобы закипеть от ярости, — заявил Джей Ривас. — По правде говоря, я возмущен до глубины души, Наварр.

— Я не квалифицированный психотерапевт, — предупредил я его. — Может быть, в медицинских учебниках рассказывается про комплекс неполноценности, возникающий у некомпетентных лысых толстых мужчин с огромными усами.

— Или какая-то задница размазывает свое дерьмо по всему городу, и мне приходится в него наступать.

— Ты мне хочешь что-то сказать, Джей? — вздохнув, спросил я.

Он выдохнул в трубку сигаретный дым.

— Да, малыш, хочу сказать тебе две вещи. Во-первых, вчера вечером ты напал на молодого человека, чья семья является тяжеловесами в торговой палате. Вышеназванный молодой человек не собирается подавать на тебя в суд, в противном случае мы с тобой сейчас имели бы личную беседу. Во-вторых, я слышал, что ты решил покопаться в информации касательно убийства десятилетней давности и надоедаешь людям, у которых имеются дела поважнее, чем помогать тебе, наконец, прийти к согласию с самим собой и стать мужчиной.

Прежде чем ответить, я досчитал до пяти.

— Речь идет об убийстве моего отца. Я имею право знать правду.

— У тебя было такое право десять лет назад, — резко заявил Ривас. — Где, черт тебя задери, ты болтался, когда это действительно имело значение?

Мне очень многое хотелось ему сказать, но я промолчал и стал ждать, что будет дальше.

В конце концов, Ривас тихонько выругался.

— Послушай, Наварр, давай, я сэкономлю твое время. Заявление для протокола: никто не смог найти убийцу твоего отца, так? Ты не получишь ни листочка, касающегося проведенного расследования, но, если даже тебе и удастся добраться до документов, ты прочитаешь там ровно то, что я тебе сказал. Теперь не для протокола, хотя я не открою никакой тайны. Последние два года своей жизни твой отец плотно занимался бандой из округа Бехар. Иными словами, тем немногим, что у него хорошо получалось. В конце концов, они нанесли ответный удар. Никаких доказательств нет, хотя все знают, что это их рук дело. Такова вкратце грязная правда о том, что тогда произошло. Прошло много времени, и никто не станет заниматься преступлением, совершенным десять лет назад. Поэтому, если только ты не располагаешь не вызывающими сомнений причинами, чтобы возобновить расследование, которых у тебя нет, а также если рассчитываешь на добрую волю департамента полиции, но тебе ее не видать как своих ушей — это я тебе обещаю, — тогда расслабься и не вороши прошлое. Женись на своей подружке, в которую ты влюблен со школы. Найди преподавательскую работу в каком-нибудь колледже и больше не попадайся мне на глаза.

Он повесил трубку.

Я некоторое время смотрел на стену и видел перед собой лицо Джея Риваса. Потом подумал о неожиданной поездке Лилиан в Ларедо, о том, что наша встреча прошла совсем не так, как я ее представлял, и о том, как звучал по телефону голос Майи, а в конце об исключительно приятных, наполненных любовью телефонных звонках, радовавших меня со вчерашнего вечера. Когда я пробил кулаком гипсокартон, я чудом не напоролся на гвоздь.

Похоже, меня это удивило больше, чем Роберта Джонсона. Происшествие со мной его нисколько не тронуло, он лишь взирал на меня из своего гнездышка, устроенного в только что распакованных вещах, которые я сложил на футоне. Я принялся разглядывать разбитые костяшки пальцев.

— Больно, — сообщил я Роберту Джонсону.

Он встал, потянулся и продемонстрировал мне сострадание, к которому я уже давно привык, — вышел из комнаты.

Глава 11

Не выдержав голодных воплей Роберта Джонсона, во вторник утром я отправился в продуктовый магазин Леона «Пэппи» Дельгадо, что на углу Бродвея и Арми. Все остальные дома и заведения в квартале уже много лет сдавались в аренду, но мое чувство вселенской справедливости несколько ожило, когда я увидел яркие рождественские огни, которые продолжали сиять вокруг розовой двери выстроенной из кирпича, но давно пришедшей в упадок лавочки.

Мой отец, который с неизменным подозрением относился к любым магазинам, чья площадь превышала две тысячи квадратных метров, много лет являлся постоянным покупателем Пэппи, но, поскольку я не говорил по-испански до того, как уехал из Сан-Антонио, а Пэппи знал всего пару слов по-английски, мы не сказали друг другу ни единого слова, если не считать приветствий.