Книга Повеса и наследница - Маргерит Кэй

Брови Тобайаса чуть приподнялись.

— Лорд Веспиан, это весьма неожиданный поворот. Можно узнать, как вы собираетесь поступить… в этой щекотливой ситуации?

— Актон, это вопрос, на который я в настоящий момент не в состоянии дать ответ.

Следующим утром Хью принял от Серены шляпку и шубку и сообщил, что хозяин ждет ее в библиотеке, расположенной в дальнем конце особняка. Серена открыла дверь и вошла в стильно обставленную комнату с высокими окнами, выходившими на большую террасу. Книжные шкафы были сделаны из красного дерева, а не из дуба, как большой стол, за которым сидел Николас, и остальная мебель в доме. Стены и потолок были выкрашены в мягкий кремовый цвет. Занавеси были матового золотистого оттенка.

— Какая прелесть, — обрадовалась Серена, — и полная неожиданность для меня!

Николас встал из-за стола и пожал ей руку, как уже привык приветствовать ее.

— Точно так я мог бы описать и вас.

Серена почувствовала, что Николас пристальным взглядом пытается прочитать ее мысли, ощутила знакомый трепет, который появлялся, если даже бы он легко касался ее. Они стояли, казалось, целую вечность, и воспоминание о том страстном пожирающем поцелуе стало почти осязаемым.

Сдержанный кашель объявил о появлении Хью с подносом кофе в руках. Он поставил его на маленький столик. Серена налила две чашки кофе и передала одну Николасу, затем села и с удовольствием начала пить маленькими глотками.

— Я так и не научилась хорошо готовить кофе, хоть кофе превосходен.

Николас приподнял одну бровь:

— Вряд ли у вас возникала потребность обрести подобное умение?

— Наоборот. Временами мы с папой были на мели и тогда не могли позволить такую роскошь, как слуги.

— Это вряд ли относится к недавнему времени. Меня не проведешь — как бы просты ни были платья, которые вы носите, я по опыту знаю, что чем скромнее фасон, тем выше цена. Из всего вы выбираете самое лучшее — платья, шали, шляпки и даже ваши аленькие сапожки, если я не ошибаюсь, сделаны из лайки.

— Что вы, месье, скажите на милость, понимаете в дамских нарядах и в том, сколько они могут стоить?

— Наверное, я в этом разбираюсь не меньше вашего. Не сомневайтесь, я многие годы расплачивался за всякую всячину, уже не говоря о том, что мне приходилось выкладывать немало денег на портних и модисток, когда дама, скажем, приходилась мне близкой знакомой.

— Я так понимаю, что вы имеете в виду своих любовниц.

Серена решила не показывать, насколько она шокирована, и игнорировать нелепый приступ ревности!

— Естественно. Моя одежда сшита в Париже, а это значит, что вы в ней не очень разбираетесь.

Николас вспомнил колкость относительно покровителя, которую Серена отпустила раньше. А что, ли она говорит вполне серьезно? От этой мысли стало не по себе.

— Наоборот, мадемуазель, — язвительно ответил Николас, — я довольно состоятелен и настаиваю на том, чтобы дама, находящаяся под моим покровительством, носила самое лучшее. И разбираюсь в последней моде достаточно хорошо, чтобы сказать, что, судя по одежде, худшие времена для вас уже позади.

Резкий тон его голоса насторожил Серену, она посмотрела ему в глаза:

— Вы считаете, что мою одежду оплатил мужчина?

— Я оказался прав?

Он говорил беззаботно, но Серена поняла его правильно.

— Да. — Она ждала, но Николас ничего не ответил, а только смотрел на нее так, что ей показалось, будто он проникает в ее самые сокровенные думы. — Николас, только, ради бога, не делайте такое суровое лицо. Я имела в виду своего отца.

Николас почувствовал огромное облегчение, но ему удалось скрыть это.

— Что ж, он, должно быть, давал вам щедрые карманные деньги. — Серена не удостоила его ответом. — Вы все еще тоскуете по нему? — спросил Николас после краткой паузы уже более мягким тоном.

— Разумеется. Мы были очень близки. Разве вы не скучаете по родителям?

— Мы говорим о разных вещах, — иронично ответил он. — Ребенком я видел слуг чаще, чем своих родителей. Вне школы мною занимались разные воспитатели, но, поскольку у меня не было родных братьев и сестер, я большей частью оставался предоставленным самому себе. Точно так же прошла юность отца. У меня хватало денег для удовлетворения любого каприза, повзрослев, я мог позволить себе играть в карты и оплачивать свои амурные дела. Когда я достиг совершеннолетия, отец записал меня в свой клуб и познакомил с влиятельными друзьями. Вот почти все.

— Значит, вы тоже единственный ребенок в семье. Вы не желали, чтобы у вас был брат или сестра? Я мечтала, чтобы у меня были родные братья и сестры.

— Я был единственным ребенком, — поправил ее Николас. — Теперь у меня есть единокровная сестра.

— Да, но она значительно моложе вас. Это не одно и то же.

— Ей примерно столько же лет, сколько было Мелиссе, когда отец женился на ней. Нет ничего хуже старого дурака — он совсем потерял голову от любви.

— Но Мелисса ведь принесла ему счастье?

— Он умер, так и не успев разочароваться, — насмешливо ответил Николас. — К несчастью, мне от этого лучше не стало, поскольку отец вбил себе в голову, что меня следует перевоспитать.

— Бедный Николас!

В голосе Серены прозвучала насмешливая нотка, то Николас мог простить ей все, когда она так улыбалась ему. Тогда ему казалось, что она хорошо понимает его. Он начинал привыкать к этой улыбке.

— По-моему, попытка исправить вас — почти безнадежное дело. — Серена продолжала дразнить его. — А как же ваш отец собирался это сделать?

— Поверьте, у него был свой подход. При любом удобном случае он читал мне нотации о том, что следует жениться на доброй женщине, и рассказывал о чудесах, которые творит любовь. Это давно известные глупости, которыми потчует исправившийся повеса, когда достигает старческого возраста и видит, что смерть уже стоит на пороге.

— Весьма предубежденный взгляд. А что, если он и в самом деле был влюблен?

— Серена, избавьте меня от подобной романтичной чепухи. Им двигала не любовь, а похоть. К тому же он лицемерил, в чем обвинить меня никак нельзя. Я увлекаюсь азартными играми, лошадьми и женщинами, но никогда не играю, если не в состоянии заплатить возможный долг. Я не скачу на лошади к преграде, которую та не может взять. Я никогда не волочусь за женщинами, которые не знают себе цену. Более того, — с горечью заключил Николас, — то же самое можно сказать об отце, если судить по его жизни в молодости, о которой я много наслышан.

— Наверное, он учел это и хотел избавить вас от ошибок, которые совершал. Мой, отец носился со мной по тем же причинам, и в некотором роде все это — о чем я начинаю догадываться только сейчас — породило удушливую атмосферу. С другой стороны, вами же явно пренебрегали, однако это не избавило отца от желания диктовать, как вам следует жить.