Книга Закодированный - Алексей Слаповский

– Это? А это по газу! – нашлась Лидия. – Специалист по газу, газовщик. Я тебе сколько говорю, что у нас газ утекает, горелку все время зажженную держу. Вот он и смотрит, в чем дело. Вы смотрите, смотрите! – показывала Лидия на плиту, где слабым огоньком теплилась одна горелка.

– Что смотреть? – не сообразил Гоша.

– Плиту, чего же еще! Газовщик вы или нет? – с нажимом спросила Лидия, но Гоша не сумел угадать смысл этого нажима и сказал:

– Я не газовщик.

– Не понял. А кто? – спросил Петр, наливая себе водки.

Лидия, не надеясь на Гошу, объяснила сама:

– Он хочет сказать, что он не газовщик, это к Татьяне родственник приехал. Сказал, что разбирается, я и позвала. Что же вы сказали, что разбираетесь? – напустилась она вдруг на Гошу. – Или вы что другое имели в виду? Конечно! Знаем ваши приемы! Мужчины какие пошли, чего только не придумают, чтобы к женщине попасть! Иди отсюда, бабник! Тут тебе ничего не будет, тут замужняя женщина! Петя, ты только не волнуйся!

– А я и не волнуюсь, – сказал Петр.

И это была чистая правда.

27

Татьяна встретила Гошу уже на пути к Садовой улице.

– Ты где это был? – спросила она по извечной женской привычке – знать ответ, но все же спрашивать. Знать-то она знает, но надо и мужчину послушать. Вдруг проврется. Тогда… А что тогда? Был бы этот Гоша ей в каком-то смысле нужен! А он ей не нужен ни в каких смыслах! Но – инстинкт сработал.

– У твоей подруги был, – честно ответил Гоша.

– Зачем?

Гоша подумал, как лучше сказать. И выразился следующим образом:

– Она хотела со мной близко общаться. Совсем близко.

– Да? Ха, надо же! Интересно, а ты хотел с ней общаться? Совсем близко?

Гоша опять подумал. Вспоминал, наверно, свои ощущения. И сказал:

– Нет.

– Это почему? Она симпатичная.

– Ты лучше. И я этого не умею.

– Первый раз вижу мужчину, чтобы в этом признался!

– Я не мужчина, – сказал Гоша без сожаления или раскаяния, но и без гордости. Просто сказал.

– А кто же ты?

– Человек.

– Так не бывает! Хотя… Похоже, ты не только все забыл, ты куда-то в детство провалился, Гоша. Даже завидно.

– Детство – хорошо?

– Конечно. Ничего тебе не надо, ничего тебя не тревожит.

– А тебя что-то тревожит?

– Вот пристал! – отмахнулась Татьяна. – Не тревожит, успокойся.

– Я не пристал, – сказал Гоша. – И я спокойный.

– То-то и оно, – вздохнула Татьяна с непонятной печалью.

А мимо проезжал лейтенант Харченко.

Увидев Татьяну, идущую парой с Гошей, он удивился, развернул машину, притормозил, выпрыгнул.

– Привет. Что-то не звонишь, Таня? Все в порядке?

– Более или менее.

– Не сдала его, я смотрю?

– Не взяли.

– Тогда вот что. В виде исключения могу его оформить. Хочешь? Как бомжа и бродягу.

– Он не бомж, как я поняла. Он просто память потерял. Это бывает. У него даже билет есть, вот! – Татьяна вытащила из кармана своих джинсов (по стройности фигуры любила этот вид одежды) посадочный талон авиабилета и показала Харченко.

То, что ей казалось доказательством невиновности (бомжи на самолетах не летают), Харченко тут же воспринял как доказательство вины, правда, еще непонятно какой. Он, считающий себя талантливым, но не реализовавшимся сыщиком, достал из машины сумку вроде полевой командирской, а оттуда лупу. Рассмотрел талон.

– Москва – Нью-Йорк… My… Тут непонятно, английские буквы тоже… Муж-ков. Или Мушков. Нет, Мушков все-таки. Мушков, да? – спросил Харченко у Гоши.

Тот улыбнулся.

– Да не помнит он, – сказала Татьяна, протягивая руку, чтобы забрать талон.

– Я выясню, – заверил Харченко, пряча бумажку в сумку. – А то держишь у себя дома неизвестно кого.

– Я не держу.

– А что же? – поинтересовался Харченко, чувствуя за собой право первенства: он наметил объект, он строил планы – и вдруг непредвиденный конкурент. Это неправильно: или не лезь, или стань в очередь. А то, что ты не знал о моих планах, не оправдывает: незнание не освобождает от ответственности, это даже в Уголовном кодексе записано.

Харченко уехал, а Татьяна и Гоша пошли к дому.

Там их дожидались Одутловатов-дядя и Кумилкин-племянник.

– Дело есть, Татьян! – без предисловий сказал Кумилкин. – Мы тут с дядей задумали дом снести и новый построить. Типа семейной гостиницы. Я что предлагаю. Дядя вот будет по общему хозяйству. Я по питанию. Он – по ремонтной и строительной части, – указал Кумилкин на Гошу. – А ты, если хочешь, будешь вроде администратора. Выгодное дело. Я бизнес-план уже составил. – Кумилкин достал замусоленную ученическую тетрадку.

– Что мне, своих дел мало? Не хочу, – отказалась Татьяна.

– Какие твои дела? Зелень-петрушка! А тут большие деньги в перспективе! Причем учти, мы предоставляем территорию, собственный дом готовы сломать, а от вас вообще ничего, кроме небольших вложений. Первоначальный капитал, сама понимаешь!

– Чего? – протянула Татьяна. – Капитал? Ты откуда слово такое нашел? Капитал! Вон весь мой капитал! – указала она на Толика и Костю, которые как раз в это время подкатывали на велосипедах. И, не считая нужным дальше вести глупый разговор, пошла в дом.

Пошел за нею и Гоша.

Пробежали Толик с Костей, бросив у забора велосипеды.

Кумилкин, сунув тетрадь в карман, сердито спросил дядю:

– А ты чего молчал?

– Ты сам сказал: молчи!

– Я сказал! Я имел в виду – чтоб ты дела не испортил. Ты не видел, что помочь надо?

– Так в другой раз и говори!

– А сам не можешь понять? Приблудился ко мне – никакого толка!

– Это ты приблудился!

И так, ссорясь, они потащились к своей хибаре.

28

Гоша понемногу вживался.

Начал соображать, как работать в теплице, и даже увлекся; среди книг Татьяны нашлось толстое пособие по домашнему и тепличному цветоводству с картинками, Гоша с любопытством читал его и рассматривал, Татьяна, видя этот интерес, достала из кухонного шкафа несколько пакетиков с семенами цветов, которые купила по случаю, но все недосуг было заняться. Она выделила Гоше несколько ящиков с землей, тот посадил семена, руководствуясь книгой, и кропотливо начал ухаживать за ростками, которые появились очень скоро.

Вечерами же читал другие книги, не про цветы, а про людей. Предпочитал классику. Детективы и книжки про любовь с красавцами и красавицами на обложках дочитывал до третьей страницы и с недоумением откладывал.