Книга В подвалах отеля "Мажестик" - Жорж Сименон

То, о чем докладывал Люка, можно сказать, произошло только что. И опять в подвалах «Мажестика». В дансинге уже пили чай и танцевали под музыку, проникавшую через все перегородки… Проспер Донж казался большой золотой рыбой в аквариуме… Жан Рамюэль сидел у себя в будке желтый, как лимон…

По словам Люка (следствие еще не началось), по коридорам подвала прошел ночной швейцар без ливреи, в обычном своем костюме. Зачем он приходил — никто не знает. Никто на него не обратил внимания. У каждого своих дел достаточно, нечего любопытствовать.

Ночного швейцара звали Жюстен Кольбеф. Это был низенький, спокойный человек, серенький, незаметный, дежуривший по ночам в холле. Он сидел в одиночестве. Не читал. Не разговаривал — говорить было не с кем, и все-таки не поддавался сну. Долгие часы сидел на стуле, устремив взгляд в одну точку. Жена его служила консьержкой в новом доме в Нейи.

Зачем же Кольбеф явился в половине пятого?

Танцор Зебио прошел в раздевальню переодеться, надеть смокинг. Кругом сновали люди. Несколько раз Рамюэль выходил из своей клетки.

В пять часов Проспер Донж тоже направился в раздевальню. Сменил там белую куртку на пиджак, надел пальто, взял свой велосипед.

А через несколько минут в раздевальню вошел рассыльный. Он заметил, что дверца шкафа № 89 приоткрыта. Через минуту все сбежались в раздевальню, услышав его вопли.

В шкафу обнаружили грузно осевшее тело ночного швейцара, одетого в серое пальто. Рядом лежала его фетровая шляпа.

Жюстен Кольбеф был удушен, так же как и миссис Кларк. Тело еще было теплое.

Тем временем Проспер Донж спокойно ехал на велосипеде через Булонский лес, потом по мосту Сен-Клу; остановившись у крутого подъема, слез с велосипеда и, ведя его за руль, двинулся пешком к своему домику.

— Рюмку анисовой! — заказал Мегрэ, видя только этот напиток на стойке.

Потом он сел в поезд, чувствуя, что голова у него стала тяжелой, как это случалось в детстве, когда он долго гулял в знойный день на самом солнцепеке.

Глава 5

Плевок на стекле

Поезд мирно катился по рельсам. Мегрэ уже снял с себя пиджак, галстук и пристяжной воротничок; купе было словно накалено, казалось, какая-то особая жара, пропитанная запахами поезда, исходила от перегородок, от пола, от диванов.

Мегрэ наклонился, чтобы расшнуровать ботинки. Пусть начальство рассердится, но все-таки он не удовольствовался служебным проездным билетом первого класса, а еще заплатил и за плацкарту, взял спальное место. Контролер пообещал ему, что никого не посадит в его купе.

Наклонившись над ботинками, Мегрэ вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть — стоит и пристально смотрит на него. Неприятное ощущение! Он поднял голову. Сквозь застекленную дверь увидел в коридоре бледное лицо. Глубокие темные глаза мрачно смотрели на него. Большой, небрежно накрашенный рот увеличен двумя уже расплывшимися мазками губной помады. Но больше всего поражало выражение презрения и ненависти, застывшее на этом странном лице. Как Жижи оказалась здесь? Не успел Мегрэ снова обуться, как эта жалкая проститутка плюнула на стекло и проследовала по коридору дальше.

Сохраняя невозмутимость, Мегрэ оделся. Прежде чем выйти из купе, закурил трубку, словно хотел перевести дух. Потом двинулся по коридорам из вагона в вагон, заглядывая по дороге в каждое купе. Поезд был длинный. Мегрэ одолел по меньшей мере десяток переходов между вагонами, раз двадцать ушибался, стукаясь о перегородки, побеспокоил с полсотни пассажиров: «Простите… Извините…»

Ковровые дорожки кончились. Он очутился в третьем классе. На скамейках сидело по шести человек. Кое-кто дремал, другие закусывали. Дети смотрели сонными глазами в одну точку.

В купе, в котором ехали «погулять» в Париж два матроса из Тулона, клевала носом чета престарелых супругов, заснувших с открытым ртом; жена и во сне не выпускала из рук корзину, стоявшую у нее на коленях. И тут Мегрэ обнаружил Жижи, забившуюся в угол.

Когда Жижи появилась перед ним в коридоре его вагона, он не заметил, как она одета. Он был так поражен, что не понял даже, что перед ним уже не та женщина, которую он видел в «Кафе артистов», наркоманка с мутным взглядом и распущенными губами.

Кутаясь в облезлое меховое манто, она сидела, скрестив ноги и выставив как на показ стоптанные туфли и «дорожку» на чулке, смотрела строгим взглядом куда-то в пространство. Как ей удалось выйти из того страшного состояния, в котором он видел ее днем? Может быть, ей дали какое-нибудь лекарство? А может быть, подхлестнули еще одной дозой кокаина?

Жижи заметила, что в коридоре стоит Мегрэ, но не пошевельнулась. Он довольно долго наблюдал за ней, потом поманил ее рукой. Она не обращала на него внимания. Тогда он отворил дверь в купе.

— Выйдите, пожалуйста, на минутку.

Она заколебалась. Матросы с любопытством смотрели на нее. Как быть? Устроить скандал? Пожав плечами, она поднялась и вышла в коридор. Мегрэ затворил дверь.

— Чего вы прицепились ко мне? Хватит! — процедила она сквозь зубы. — Можете радоваться. Гордитесь своей работой! Воспользовались тем, что я была не в себе…

Мегрэ видел, что ее плохо накрашенные губы задрожали, что она того и гляди заплачет, и отвернулся.

— Вы-то времени зря не теряли, успели засадить его за решетку.

— Послушайте, Жижи, откуда вы взяли, что Проспер арестован?

Она устало покачала головой.

— Так вы еще не в курсе дела? А я думала, что на телефоне лучше подслушивают… Что ж, могу и сказать, все равно вы скоро узнаете… Шарлотта только что телефонировала Жану… Едва Проспер вернулся с работы, примчалась машина, битком набитая фараонами, и его забрали. Шарлотта совсем голову потеряла…. позвонила Жану, хотела узнать, говорила ли я что-нибудь… А ведь я говорила. Правильно? Говорила? Достаточно наболтала, чтобы вы его засадили…

Вагон трясло, и при одном особенно сильном толчке Жижи бросило прямо на Мегрэ. Она с ужасом отпрянула от него.

— Но вам это даром не пройдет, клятву даю! Даже если Проспер действительно убил эту мерзавку Мими… Я вам вот что скажу, комиссар… Попомните мое слово! Я кто такая? Потаскушка, отребье, мне терять нечего, и вот клятву даю, если Проспера засудят, я вас разыщу и всажу вам пулю в башку.

Умолкнув, она с презрительным видом ждала его ответа. Он ничего не сказал. Он чувствовал, что это не пустая угроза, что она и в самом деле способна подстеречь его где-нибудь на углу улицы с револьвером и разрядить в него всю обойму.

Матросы все время следили за ними через застекленную дверь.

— Спокойной ночи, — со вздохом пробормотал Мегрэ.

Он вернулся в свое купе, разулся наконец и лег.

На потолке тусклым голубым светом горел ночник. Мегрэ лежал с закрытыми глазами, хмурил брови.

Один вопрос не давал ему покоя. Почему следователь дал распоряжение арестовать Проспера Донжа? Что именно проведал этот судейский чиновник, не выезжая из Парижа, не зная ни Жижи, ни «Кафе артистов»? Почему он арестовал Донжа, а не Жана Рамюэля или Зебио?