Книга Маяк - Филлис Дороти Джеймс

К сегодняшнему дню Мэйкрофт пробыл на острове уже полтора года. Оторванный от установившегося, вселяющего спокойную уверенность образа жизни, служившего опорой его внутреннему «я», он, как бы иронически это ни воспринималось, обрел здесь больше душевного покоя, зато его стали одолевать непривычные ранее вопросы к самому себе. Поначалу остров вызвал у него настоящее смятение чувств. Как это всегда свойственно красоте, Кум одновременно и успокаивал, и лишал покоя. Он обладал какой-то необычайной властью побуждать человека к самоанализу, вовсе не обязательно мрачному, но достаточно глубокому, чтобы рождать беспокойство. Как предсказуемо, как, по сути, безмятежно прошли его пятьдесят восемь лет! Любовно оберегаемое детство, с особым тщанием выбранная приготовительная школа, потом, до восемнадцати лет, небольшая, но весьма уважаемая частная средняя школа, вполне ожидаемый диплом второго класса с отличием в Оксфорде. Он решил пойти по стопам отца не потому, что горел желанием стать юристом, и даже — как понял теперь — не в результате осознанного выбора, а из сыновнего почтения и потому, что знал — его ждет заранее обеспеченное место работы. Даже женился он не столько из-за страстной любви, сколько по сознательному выбору из небольшого круга подходящих девушек — посетительниц теннисного и литературного клубов города Уорнборо. Ему никогда не приходилось принимать по-настоящему трудных решений, он не сталкивался с мучительными проблемами трудного выбора, не занимался опасными видами спорта, не пытался достичь ничего выходящего за пределы его профессии. Неужели все это, размышлял он, из-за того, что он был единственным, обожаемым и всячески оберегаемым ребенком? Из его детства чаще всего ему вспоминались слова матери: «Не надо это трогать, дорогой, это опасно». Или: «Не ходи туда, милый, ты можешь упасть!» Или еще: «На твоем месте я не стала бы слишком часто встречаться с ней, дорогой, она не совсем в нашем духе».

Руперт полагал, что его первые полтора года на острове прошли довольно успешно, ведь никто не сказал ему, что это не так. Но он признавал, что сделал две большие ошибки, обе — с приемом новых людей на работу. В обоих случаях он поступил вопреки здравому смыслу. Дэниел Пэджетт и его мать приехали на Кум в июне 2003 года. Пэджетт написал ему, хотя и не прямо на его имя, желая узнать, нет ли на Куме места для кухарки и не нужен ли им человек, выполняющий всякие мелкие поделки. Тогдашний мастер как раз собирался уйти с работы, и письмо Пэджетта, хорошо написанное и сопровожденное рекомендацией, пришло, как казалось, в самый нужный момент. Кухарка на острове тогда не требовалась, но миссис Планкетт намекала, что лишняя пара рук на кухне ей бы не повредила. Принятое решение оказалось ошибкой. Миссис Пэджетт уже тогда была очень больна, жить ей оставалось всего несколько месяцев, и эти последние месяцы она твердо решила провести на острове, который она в детстве видела, приезжая на побережье, и который в ее мечтах превратился в фантастическую страну Шангри-ла. Большую часть времени Дэн Пэджетт проводил, ухаживая за матерью. Ему чаще всего помогала Джоанна Стейвли, а иногда и экономка, миссис Бербридж. Никто не жаловался, но Мэйкрофт понимал, что им приходится расплачиваться за его ошибку. Дэн Пэджетт был действительно мастером на все руки, но ему каким-то образом удалось без слов дать всем ясно понять, что жизнь на острове ему совершенно не по душе. Мэйкрофт как-то услышал разговор миссис Бербридж с миссис Планкетт. «Ну конечно, — говорила она, — Дэн никакой не островной житель, и теперь, когда его матери не стало, он вряд ли здесь надолго задержится».

«Он не островной житель» — на Куме это был совершенно убийственный приговор.

А тут еще восемнадцатилетняя Милли Трантер. Мэйкрофт принял ее, потому что лодочник Джаго встретил ее в Пентворти, бездомную и просящую милостыню. Он позвонил Руперту оттуда — спросить, нельзя ли привезти Милли на остров, чтобы она побыла там, пока не удастся для нее что-нибудь устроить. Было ясно, что если не это, придется либо оставить девчонку одну и ее подберет первый попавшийся хищник в мужском обличье, либо передать ее в полицию. Милли прибыла, и ей выделили комнату в конюшенном корпусе и дали работу — помогать миссис Бербридж с постельным и столовым бельем, а также миссис Планкетт на кухне. На этот раз все прошло нормально, но будущее Милли постоянно волновало Руперта своей абсолютной неопределенностью. Детей на Кум теперь не допускали, а Милли, хотя формально и считалась взрослой, была непредсказуема и своенравна, как ребенок. Не могла же она вечно оставаться на острове!

Мэйкрофт взглянул в ту сторону, где сидел его коллега, на его чуткое, тонкое лицо с бледной кожей, не поддававшейся ни солнечным лучам, ни островным ветрам, на прядь темных волос, упавшую на лоб… Это было лицо ученого. Бойд уже несколько месяцев работал на острове, когда приехал Мэйкрофт: он тоже бежал от жизни. Бойд появился на Куме благодаря ходатайству миссис Эвелин Бербридж. Она была вдовой приходского священника, и у нее до сих пор сохранились связи в церковных кругах. Мэйкрофт никогда не задавал прямых вопросов ни ей, ни Бойду, но знал, как, по-видимому, знали почти все на острове, что Бойд, англиканский священник, вынужден был оставить свой приход либо из-за утраты веры, либо в результате алкоголизма, а может быть, из-за того и другого вместе. Мэйкрофт сознавал, что не способен понять, как такое могло произойти. Вино всегда давало ему наслаждение, не становясь необходимостью, а былые воскресные посещения церкви вместе с Хелен служили подтверждением его «английскости» и принятого в обществе поведения, являлись исполнением довольно приятных обязанностей, совершенно лишенных религиозного рвения. Его родители не верили в религиозный экстаз, не верили и в необузданные церковные инновации, угрожавшие их удобной и безмятежной ортодоксальности. Его мать отвергала их, спокойно говоря; «Мы ведь принадлежим к АЦ — к англиканской церкви, милый, мы таких вещей просто никогда не делаем». Мэйкрофт находил странным, что Бойд решил сложить сан, не столь давно усомнившись в каких-то догматах; утрата веры в догматы была профессиональной опасностью у англиканских священников, если судить по высказываниям некоторых епископов в средствах массовой информации. Однако то, что в данном случае потеряла церковь, оказалось для Руперта настоящей находкой. Теперь он не представлял себе, как он мог бы работать на Куме без Адриана Бойда, сидящего за столом напротив.

С чувством вины он вдруг подумал, что смотрит в окно вот уже минут пять, а то и больше. Он решительно обратил взгляд и мысли на лежащую перед ним работу. Но его благие намерения рассыпались в прах. Раздался громкий стук в дверь, и в комнате возникла Милли Трантер. Она редко здесь появлялась, но всегда одним и тем же способом; казалось, она материализуется по эту сторону двери прежде, чем уши Руперта успевают расслышать ее стук.

Милли сказала, не пытаясь скрыть возбуждение:

— Ох и беда у нас на причале, мистер Мэйкрофт. Мистер Оливер говорит, чтоб вы срочно пришли. Ох он и разозлился! Вроде как из-за того, что Дэн его анализ крови утопил.

Казалось, Милли нечувствительна к холоду. Сейчас она решила отпраздновать теплый день, нарядившись в сидящие низко на бедрах и украшенные многочисленными пряжками джинсы и надев короткую тенниску, едва прикрывавшую детскую грудь. Живот у нее был голый, а в пупке светилась золотая запонка. Мэйкрофту подумалось, что, пожалуй, стоит поговорить с миссис Бербридж о том, как одевается Милли. Можно согласиться, что гости не так уж часто встречают Милли, одетую или раздетую, но он не сомневался, что его предшественник ни минуты не стал бы терпеть этот голый живот. А сейчас он сказал: