Книга Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Герман Романов

— Трофимом Платоновичем зовут, господин ротмис…

— Оставь чин, вне службы у меня имя-отчество есть — Константин Иванович. Так и зови. А есть ли кипяточек у тебя, Трофим Платонович?

— Затопил титан, ваш бродь, Константин Иванович, через четверть часа водичка подоспеет, простите великодушно-с.

— Да что я, не понимаю, что ли, скоро только кошки родят, и то им время нужно, — небрежно бросил Ермаков и снова удивился реакции солдата — ясно выраженный страх на лице сменило сильное недоумение.

«Ага! Тут ты, Константин Иванович, повел себя совершенным антиподом с Арчеговым. Тот, видать, этого мужика за какую-то провинность повесить собирался или ритуально расстрелять», — мысленно рассмеялся Ермаков и решил снять напряжение, вытащив из кармана галифе прихваченную с собой пачку папирос.

— Закури мои, Трофим Платонович, и зла не держи, — на всякий случай добавил в голосе просительных ноток. И похвалил себя за догадку — сержант облегченно вздохнул, заскорузлыми пальцами вытащил из коробки папироску и, поймав вопросительный взгляд офицера, тут же вытащил «катюшу». Как тут называлась зажигалка, сделанная из обычной гильзы, Ермаков не знал, но в его время называли их ласковым именем реактивного миномета времен Великой Отечественной. Щелкнув кресалом, протянул офицеру маленький симпатичный язычок пламени.

Закурив, дружно пыхнули дымком, но стояли молча. Ермаков углубился в свои мысли о жизни, а сержант боялся побеспокоить молчание, как он уже на своей шкуре узнал, скорого на расправу ротмистра.

— Ты обиды не держи, ты же се… — и тут Ермаков осекся, мысленно себя кляня — какой сержант в это время, их унтер-офицерами сейчас именуют, и потому сразу же поправился. — Старший унтер-офицер, и понимать должен, что на службе всякое бывает. Нам скоро в бой идти, и умирать с тобой рядом будем, что ж душу маять. Так ли?

— Так, Константин Иванович, — унтер оживал прямо на глазах, и, хоть была видна некая растерянность во взгляде, но перед Ермаковым уже был нормальный сержант, или унтер, как здесь их именуют, такой же сверхсрочник, с коими он служил долгие годы. Пусть и войска, и времена были разные, но солдатская суть одна. И потому расколоть его на бесценную информацию требовалось немедленно, чем новоиспеченный ротмистр и занялся…

Глазково

Призывно гудели паровозы, испуская клубы белого дыма. Длинными лентами запрудили станцию сотни теплушек и платформ. Над пассажирскими вагонами поднимались в небо многочисленные дымки растопленных печек и титанов. Несмотря на раннее утро, жизнь на большой станции бурлила — между эшелонами и красивым зданием вокзала бегали люди, главным образом военные в длинных серо-зеленых шинелях, хотя изредка попадались и гражданские. На входном семафоре хищно ощетинился орудийными башнями бронепоезд, окрашенный в белый маскировочный цвет.

Восходящее солнце еще не разогнало туман над синей гладью холодной Ангары, и он ледяными каплями оседал на шинелях часовых, которые редкой цепочкой были вытянуты вдоль эшелонов из синих первоклассных вагонов, у дверей которых было вывешено разноцветье флагов — чешских, французских, английских, североамериканских и японских. Это были вагоны иностранных миссий, спешно выехавших перед приходом красных войск из Омска в далекий Иркутск. Именно послы этих держав определяли всю политику своих стран при непризнанном правительстве адмирала Колчака, хотя на станции можно было разглядеть также итальянские, румынские и польские флаги. Но то была экзотика на бескрайних сибирских просторах, и реальной силы за последними флагами не было, а лишь амбиции — мы, мол, тоже есть, и тоже великие державы…

В одном из многочисленных вагонов под флагом недавно появившегося (едва год прошел) чехословацкого государства было очень тепло, а раздвинутые занавески на оттаявших окнах давали возможность потушить изрядно коптившие керосиновые лампы и пользоваться естественным светом.

Это был вагон-салон командующего Чехословацким корпусом в Сибири бывшего поручика австро-венгерской армии, волею судьбы вознесенного в генералы, Яна Сыровы. Роскошный спальный вагон был переоборудован в штабной, имелось все необходимое — спальное купе, кабинет, купе для адъютантов и вестовых, маленькая кухня, туалеты и большой салон. В нем сейчас собрались пятеро — трое в военной форме и двое в штатском.

Именно эти люди сейчас вершили судьбу корпуса, а заодно влияли на дальнейшую жизнь обезумевших в междоусобице сибиряков. Здесь, в Иркутске, они значили больше, чем послы всех великих держав, вместе взятые, включая командующего союзными войсками французского генерала Жанена. Потому что за ними была реальная сила — 20 тысяч штыков двух чехословацких дивизий.

Приказ президента Масарика был краток и жесток — вывезти все эшелоны с награбленным русским добром, ибо в нем отчаянно нуждалась молодая Чехословакия. Приказ собравшимся был ясен, но как пропихнуть длинную ленту эшелонов, которая еле ползла на восток и напоминала удава, обожравшегося дармовыми кроликами. И разговор был напряженный…

— Я отдал приказ командиру 3-й дивизии не пропускать ни одного союзного, а также русского эшелона. Восточнее Енисея никто не пройдет, пока не уедет наш последний войсковой эшелон, — генерал, отсутствующий правый глаз которого был закрыт повязкой с черным кругляшом, говорил резко, барабаня пальцами по столу.

— Более того, с этого дня будут отобраны паровозы у всех эшелонов, которые уже идут рядом с нашими…

— Извините, пан генерал, но это может вызвать острое недовольство адмирала Колчака, который и так относится к нам враждебно, — только один человек, председатель Чехословацкого комитета в Сибири Богдан Павлу мог вот так, хоть и тактично, перебить генерала.

— Эшелоны русских от Новониколаевска дальше Красноярска не пройдут, в городе вчера началось восстание, поднятое эсерами во главе с Колосовым. На сторону повстанцев перешел весь гарнизон с генералом Зиневичем. Так что претензии Колчака не к нам. Что касается паровозов, то только крайняя необходимость толкает нас на это. Всем вам прекрасно известно, что русские ремонтники умышленно портят паровозы, морозят котлы. И так по всей линии железной дороги. Кроме того, этим мы спасаем русских — лучше им остаться в стоящих вагонах, чем попасться в руки к партизанам, которые уже заняли Нижнеудинск и Зиму, — генерал остановился, и внезапно его глаз чуть сверкнул, а уголок рта скривился в подобие улыбки.

— Сегодня будут взяты паровозы и с русских литерных эшелонов, — невозмутимо продолжил Сыровы, — необходимо вывезти из города батальон 6-го Татранского полка.

— Пан генерал, — доктор Гирс не мог удержаться от вопроса, — русский правитель непредсказуем. Он может приказать своим солдатам открыть по нам стрельбу. И как мне объяснить послам такой наш шаг, как я понимаю, вынужденный сложившимися обстоятельствами.

— Не настолько он безумен, доктор Гирс, — генерал скривился улыбкой. — В Нижнеудинске наш бронепоезд и два батальона пехоты. Если русские нападут, то мы их раздавим. А пропустить эшелоны под русским флагом мы не можем, ибо с красными партизанами не воюем и потому соблюдаем негласное соглашение. Вследствие чего мы не можем пропустить и эшелоны адмирала, их сразу захватят большевики. Эту ситуацию можно разрешить только с участием послов и новой русской власти, которая будет завтра…