Книга Семь способов засолки душ - Вера Олеговна Богданова

пост в соцсетке.

— Извини, не надо было лезть, — исправляется Рома, поняв, что отвечать Ника не собирается.

— Да ничего.

— Ты выпила таблетки? Которые в больничке дали.

— Конечно, — врет Ника, попутно вспоминая, вынесла ли мусор. Получится неловко, если мама зайдет в гости и увидит таблетки в ведре.

В черепной коробке будто вращается мелонг, скоблит кость изнутри холодным краем, миксером взбивает мозг. Ника глотает обезболивающее, язык немеет. Говорят, если их пить регулярно и помногу, отказывает печень. Ника прикидывает, как быстро умирают от цирроза. Потом прикидывает, как ледяная вода заполняет нос, глотку, легкие, а после лед медленно окаймляет шею, слоями нарастает на макушке. Ее знобит.

Алейка встречает стылым ветром, дующим в лицо так, что ноют уши. Лед на поверхности искрится, и Ника снова вспоминает сияющую пудру. Другой берег от них в двух сотнях метров, на нем пелена солнечного света и низкий туман. Видна котельная, дальше бетонный забор и причал. То ли это место? Дерево на фото и другой берег похожи. Был ли на нем дом? Заводская стена из красного кирпича? Ива склонилась надо льдом. Снег рядом с ней разрыт до грунта, смешан с землей и вырванной жухлой травой. Во льду у берега прямоугольный вырез, похожий на купель. Он не успел замерзнуть, лишь подернулся ледяной слюдой. Под ней темная и мутная вода.

Куртка у Ромы жужжит. Он неловко лезет в карман, смотрит на экран, морщится, прижимает вибрирующий мобильник к уху:

— Да! — молчит немного. — Алё! — смотрит на экран. — Не ловит нихера…

Он жестом велит Нике подождать. Ника запоздало кивает, но Рома этого уже не видит, он уходит дальше по берегу, изредка поглядывая на телефон и вновь прижимая его к уху.

Когда он отдаляется, Ника внимательно осматривает раскопанный участок, хотя его и до нее наверняка осматривали много раз. Она погружает пальцы в примятый грязный снег у ивы, касается корней. Мелонг все проворачивается в черепной коробке, скоблит кость металлическим краем.

Сколько было снегопадов с момента смерти? Два? Три? Пять? С чего она взяла, что что-то здесь найдет?

Разочарованная, она поднимается, отряхивает перчатки от налипшего снега и оборачивается.

На берегу лежит девушка, босыми ногами к Нике, голова и плечи погружены в воду. Мокрая рубашка облепила талию, сквозь ткань проступает позвоночник. Ступни покрыты грязью, на щиколотке кровь.

Ника щелкает резинкой по запястью, девушка на миг тускнеет, мерцает, идет рябью, как изображение на экране, но не исчезает. Ника включает камеру на телефоне, наводит ее на труп. В телефоне отражаются лишь берег, ива, склонившаяся над рекой.

Как Ника и подозревала, это просто глюки.

Она подходит ближе, присаживается на корточки. Рассматривает погруженные в воду плечи, локти, светлые нити волос, которые свились в воде, сплелись с водорослями.

Девушка вздрагивает, поднимает голову. Волосы облепляют ее лицо. Она распахивает глаз, затянутый молочной пленкой, глядит на Нику.

Ее зовут Надя, эту девушку. Ника когда-то ее знала.

Когда-то, четырнадцать лет назад, Надя легла на этот берег, сунула голову в воду и захлебнулась.

— Привет, — говорит Ника.

Надя открывает рот, но из него не вырывается ни звука, лишь вытекает черное и вязкое, капает на снег. Она щурится в улыбке и по-змеиному соскальзывает в воду целиком. Ника бочком подбирается к краю, склоняется, всматриваясь в донную тьму. Ничего не разобрать.

Нога съезжает по склону в реку, вода льется в ботинок. Потеряв равновесие, Ника садится с размаху на снег. Под воду уходит вторая нога. Ника цепляется за берег, но пальцы только сминают снег. Что-то обхватывает лодыжку, крепко держит, дергает.

Вода смыкается над Никой, и холод обжигает так, что, кажется, сердце остановилось. Пульс закладывает уши, все вокруг теряет звук и контуры. Намокшая куртка тянет на дно.

Поверхность реки сгущается, мрачнеет, как небо в сумерках, и из ее чернильной плоти вдруг пробивается холодный желтый свет. Это луна. Огромная луна летит к Нике, а может, это Ника падает в укрытый тенью кратер, и что-то тянет ее за руку — правую, где татуировка.

Душа третья

выдох первый

Знай Рома, что Ника вздумает вот так вот искупаться, никуда бы от нее не отошел. Хрен бы вообще куда повез. Хотя теперь-то что, сам виноват. Мать позвонила, а он перепугался, думал, срочное, думал, оставит на минуту-две, ничего же страшного не произойдет. Мать, как оказалось, увидела новость про девушку-самоубийцу — на этот раз на ж/д путях, легла на рельсы, — и рыдала в трубку. Рома успокаивал ее: не, ну ты чо, это не Светка, Света жива, она просто проебалась в каком-нибудь притоне — нучтотыговоришьтакоеромачтотыговоришь — да все в порядке с ней. Будь это Светка, тебе бы уже набрали. Со мной связались бы. Нас бы вызвали на опознание, у них же есть Светкины приметы, ты же знаешь, я мотаюсь к ним, держу руку на пульсе, они нас помнят, дядя Толя их просил.

Когда мать позвонила, на долю секунды Рома поверил — Светку нашли. Поэтому он отбежал, решил не ждать. Накатил страх, что нашли мертвой. И надежда, что нашли живой. И желание, чтобы все это завершилось наконец уже хоть как-то, чем-то.

В итоге из-за его невнимательности чуть не отъехала другая девушка, которую ему доверили. Которую он сам, долбоеб, привел на берег к полынье. И Ника отъехала бы точно, не выплыла — в длинном пуховике-то.

Он обернулся раз — она сидела на корточках у берега, снимала на телефон дерево и реку. Обернулся два — а Ника уже в воде, бульк и привет. Рома еле успел подбежать и ухватить ее за руку. Не вывихнул, спрашивал потом. Рукой можешь шевелить? Ника кивала, глядя куда-то сквозь него.

Там, где ветки около берега в воду уходят, лед слабый, говорил, стаскивая с Ники ее мокрый пуховик и набрасывая ей на плечи свой. Кого пытался успокоить? Себя, наверное.

Склон скользкий и еще лед слабый, говорил, поддерживая Нику, когда они спешили через лес к машине. Ничего, сейчас согреешься и даже чихать не будешь. Спустя какое-то время не выдержал и подхватил ее на руки, так было быстрее. Она прижалась к его шее холодной щекой, что-то шептала про луну, и Рома постоянно спотыкался о кочки под снежными заносами, боялся уронить.

Когда тело вынимали, налили воды, склон наверняка скользкий, потом присыпало снегом, и еще этот лед